Генри Хаксли
Нет, мы не смогли построить сверхскоростные корабли, не смогли покорить далекие планеты. Нам оставались лишь теории. Измерить массу Вселенной. Понять, что известное нам вещество составляет не более десяти процентов Галактики. Придумать неоткрытые частицы и зеркальную Вселенную. Придумать катализатор, способный соединить эти два мира. Научиться сохранять нейтроны памяти. Получить более тяжелое ядро вследствие взаимодействия с протонами зеркального мира. Победить быстрый распад. Создать термокамеру, способную соблюдать заданное снижение температуры. Воссоздать из одного-единственного нейтрона памяти точную копию человека. Научиться регулировать процесс модуляции создания, искореняя болезни…
И люди захотели излечиться. Люди думали, что это второй шанс.
«Новая надежда».
Я был здесь с самого начала, став невольным свидетелем всего того, о чем не знали извне. Нюансы, о которых предусмотрительно умалчивалось. Я видел, как горели в термокамерах вновь образовавшиеся люди из-за просчетов в снижении синтезирующих температур. Из-за этих же просчетов, видел, как не успевал сформироваться кожный покров, и открывший глаза человек умирал, корчась от боли…
Но самым страшным было смотреть в глаза тех, кто надеялся на второй шанс. Они верили, что у них все будет хорошо, а я знал, что для них уже все кончено. Хорошо будет для их копий, но не для них. Ученые пытались сохранить жизнь оригиналам, чей нейтрон был задействован в процессе образования, но это не приносило плодов. Люди умирали. Пять дней, десять – и для каждого наступала смерть.
Никто не знал точные цифры, даже я, в чьи обязанности входило подготовить человека к предстоящему и находиться с ним до последней минуты. Люди верили, и я поддерживал в них эту веру, убивая тем самым веру внутри себя. Веру, что настанет день, и «Новая надежда» перестанет нуждаться в моих услугах, шагнет дальше по этой огромной лестнице, у начала которой мы стоим.
Олег открывает дверь в комнату отдыха и спрашивает, где Софи.
– Если не в комнате 13.10, то не знаю, – говорю я.
– Ты был с ней последним!
– Я зафиксировал ее смерть и ушел.
– Но ее там нет! – он загибает пальцы, перечисляя штрафные санкции. – Хочешь, чтобы вами занялись комиссары?
– Ты разговариваешь не с тем человеком.
Мы размениваем коридоры, идя к Покровскому.
– Что вы себе позволяете?! – переходит в нападение Олег.
Покровский спрашивает меня:
– Что случилось?
Я говорю, что выполнил свою работу. Приборы зафиксировали смерть. Я убедился в отсутствии пульса, выждал пять минут и покинул кабинет.
– Вот видите, – говорит Покровский Олегу, – вы зря обвиняете этого человека в недостаточной квалификации. Здесь нет его вины.
– Мне не нужны объяснения! – кричит Олег. Я продолжаю слушать, но почти ничего не понимаю. – Двадцать четыре часа! – заканчивает он. Покровский расширяет мой уровень доступа до третьего. Пытаюсь возражать, что поиски – это не моя задача.
– У вас