ноги, пробираясь сквозь мягкую, густую, осязаемую ночь. Морок проникал в мысли и они стали с трудом различимыми. Самые простые из них все с большим трудом преодолевали преграду, застывающую в разуме.
И тем ошеломительнее был взрыв сознания и света, ждавший Кира на следующем шагу. Он вдохнул, как утопающий, ошарашенно оглянулся, скользнув взглядом по печати на стене – квадрат, без штрихов. Сзади была тьма, но вовсе не такая настойчивая, вновь свободная и податливая, и где-то вдалеке привычно горели огоньки на полу. Как вычерченный во мраке грифелем возник Ли, спустя мгновение обретший сперва бледность, а потом и остальные цвета. Когда он вышел, глаза его были шальными, а шаг нервным – даже привычным людям было не по себе на Темной границе. Помотал головой Будер. Всегда задорный взгляд Райлы стал вымученным.
– Нормально? – осведомился у Кира поджидавший его Саймо.
– Мы в черте? – спросил Кир, еще плохо соображая.
– Кто знает? Возможно, на Шайкаци везде черта.
Мысль Кира, искавшая опору, задержалась на этой мысли.
– В каком смысле?
– Ну, есть мнение, что Шайкаци целиком оказалась в черте, – ответил Саймо, возобновляя путь. – И аномалии и чудовища всюду, просто не все мы видим. Может быть, до поры до времени. А что-то ты заметишь только в определенных обстоятельствах. В Комнате Майко тебя взорвет, если ты включишь даже простой фонарик.
– Майко – тот, кто выяснил это, – подсказал Ли. – Но рассказывали об этом открытии уже его друзья.
– В бачке унитаза неподалеку отсюда начинает бушевать водоворот, если подуть в него, – продолжал Саймо. – Я не знаю, зачем людям пришло в голову дуть туда. На Голубой улице кто-то поет по средам в одно и то же время. В театре «Дуб», если, стоя на сцене, говорить более четырех секунд, к тебе начнут приближаться призрачные твари, но исчезнут, стоит замолкнуть. Проверять, что будет, если настаивать на шуме, никто пока не стал. В апартаментах «Глазго» один телевизор продолжает показывать передачи последнего дня, в том числе те, которые стояли в программе после Калама. Новости молчат о произошедшем, хотя и рассказывают о запланированных событиях.
– Кстати, телевизор перестает показывать все это, если его вынести из комнаты, – добавил Будер. – Но есть предметы, которые сами являются чертой. Пару раз приходилось стирать печати, когда выяснялось, что проблема в некоей лампочке или диване, и достаточно выкинуть их подальше.
– Многие черты легко упустить, – говорил Саймо. – Не включив телевизор, не заговорив на сцене, не, кхм, подув в бачок. Во всех этих местах действует какой-то другой, искаженный закон природы. И насколько глубокими могут быть такие изменения? Прямо сейчас мы можем идти по поверхности, которая чуть прочнее или не такая серая, как прежде. Мы не замечаем этого, но это тоже черта. Плохие сны нам могут сниться, потому что наш дом стоит в еще одной проклятой зоне и нужно рисовать печать с кругом. Но мы не знаем, что принесло плохой сон.
– Быть может, все это – плохой сон, и мы все медленно умираем,