приподнял брови Александр, – скорее не очень удобно.
– Зачем же ты приобрел этот стул? – с недоумением посмотрела я на него.
– Это мой любимый стул, – невозмутимо отозвался Александр, – для творцов нет ничего важнее и ценнее эстетики, – гордо изрек он, но тут же рассмеялся нарочитой серьезности собственного тона.
– Любимый? – Я заерзала на жестком деревянном сиденье.
– Неудобство – мой жизненный и эстетический принцип, – Александр грел в руке рюмку, – в наш век, век приспособленчества и погони за моральным и материальным комфортом, я выбираю диаметрально противоположное тому, что занимает спекшиеся мозги посредственностей. И потом, представь себе, как сидят перед камином: развалясь, едва внимая собеседнику, нехотя посасывая коктейль. Такие стулья, – он указал глазами на свой и мой, – не дадут расслабиться, они призывают к дисциплине и вниманию.
«Довольно слабая концепция при всей ее оригинальности», – мысленно прокомментировала я тираду Александра.
Эклектика, которая показалась мне основополагающим принципом оформления причудливого интерьера, умело организованный хаос эпох и жанров наконец обрели в моем сознании верное толкование. И Египет, и готика, и медвежья шкура – все это было вариациями на тему ледяного порядка, застывшей строгости, выверенности поз и пропорций, благородной сдержанности, касалась ли она эмоций или творческой фантазии строителей соборов. Шкура белого медведя придавала обстановке не меховое тепло и уют, а скорее навевала антарктический холод, усиливавшийся подбором декора и предметов, отсылавших воображение к Египту и Средневековью. Прибавьте к этому софиты – и вы получите впечатление общего морального и физического неуюта.
– За что будем пить? – пристально посмотрел на меня Александр. – Ты какая-то задумчивая сегодня.
– Ты говоришь так, словно знаешь меня со школьной скамьи, – с иронией ответила я, – давай выпьем за то, чтобы неприятности прошли стороной, твои неприятности.
Мне почему-то захотелось вывести из себя этого улыбчивого и неуязвимого с виду «фараона».
– Ты говоришь о позавчерашнем убийстве? – не мигая, смотрел на меня Александр.
– Мне бы не хотелось, чтобы… – Я запнулась.
– Чтобы я последовал за Дени?
– Да, – нетвердо произнесла я. Волнение не давало мне говорить непринужденно.
– Ладно, давай выпьем.
Мы сделали по два глотка.
– Все-таки, согласись, странно посреди Тарасова встретить уголок Древнего Египта… не просто музей, а…
– Понимаю, что ты хочешь сказать. Видишь ли, непросто наблюдать все это не в музеях, а жить с этим. Конечно, у меня нет настоящей мумии, нет золотого трона, – засмеялся он, – но у меня есть воображение, восприимчивость… Я могу проникнуться этим… Ты знаешь, – глаза Александра запылали, – мне по ночам иногда представляется, что я мумия фараона, плывущая в саркофаге по волнам вечности. В прошлый раз ты сравнила жизнь с морем…
– Не