сторону постели. Скосив глаза, бросил взгляд на часы, стоящие на прикроватной тумбочке, они показывали половину четвертого ночи.
Под впечатлением от кошмарного сна Алекс Джонс задумался: никогда он особенно не вникал в страдания больных, никогда не представлял себя на их месте и часто любил повторять, что «слезами горю не поможешь». Но он знал, откуда в его подсознании возник этот образ. Он служил отрезвляющим напоминанием о том, что профессиональные неудачи также являются неотъемлемой частью развития фармацевтической индустрии. По крайней мере, Алекс Джонс понимал это так.
Вот, например, талидомид – первое, что пришло ему в голову. Этот снотворный препарат был разработан в 1954 году немецкой фармацевтической компанией «Хеми Грюненталь». Тремя годами позже он поступил в продажу в Германии, а уже через год его можно было приобрести в 46 странах мира. Несмотря на то что исследования влияния препарата на плод не проводились ни компанией-разработчиком, ни производителями дженериков, талидомид назначали беременным женщинам для устранения таких неприятных симптомов, как бессонница, беспокойство и утренняя тошнота. Впоследствии этот инцидент вошел в историю как «талидомидовая трагедия». Его итогом стало появление на свет почти десяти тысяч детей с тяжелыми врожденными дефектами, в том числе с отсутствием конечностей.
Снились ли в кошмарных снах создателям талидомида безрукие и безногие младенцы, Алекс Джонс не знал, но сам он в свое время зарекся продвигать какое бы то ни было лекарственное вещество, если его безопасность не была многажды проверена им в тестах. Уже при поступлении в университет он понимал, что его не слишком-то привлекает общение с пациентами, и потому выбрал фармацевтический факультет вместо лечебного. Но тем не менее за все время пребывания в должности фармацевта-исследователя он никогда не забывал, что трудится во имя здоровья людей.
Во второй фазе клинических испытаний нейросода он с большим энтузиазмом проводил совместные осмотры пациентов с врачами-неврологами; правда, холодного исследовательского интереса в его взаимодействии с ними было больше, чем сочувствия. Но над всеми этими морально-этическими соображениями доминировало главное: Алекс Джонс считал себя в большей степени ученым, чем лекарем. Он испытывал опасения и слепую враждебность почти ко всему, что могло навредить его работе. Что же касается нейросода, преданность Алекса Джонса своему первому серьезному проекту была непоколебимой. Именно это обстоятельство послужило решающим доводом, чтобы сказать «нет», когда три года назад он оказался перед крайне непростым выбором.
В один из сентябрьских дней – он как сейчас помнил, это была среда – Алекс Джонс позвонил Линд и сказал, что ему нужно переговорить с ней по делу, с которым она обращалась к нему ранее. Линд попросила разрешения приехать в лабораторию. Меньше чем через час она сидела перед ним на скрипучем железном стуле