сыт по горло войной и военной формой, генерал. – Усилием воли Марк заставил себя посмотреть в генеральские глаза. – Но все равно – вам я желаю удачи.
Личный шофер придержал открытую дверцу «роллс-ройса», и Шон Кортни, низко согнувшись, влез в машину и уселся рядом с дочерью. Поднял правую руку, коротко, по-военному салютуя стоящему на тротуаре молодому человеку, и машина мягко тронулась с места.
Как только они остались одни, дочь завизжала от радости, как девчонка, и бросилась ему на шею с поцелуями, чем совершенно взъерошила ему бороду и сердце заодно.
– Ах, милый папочка, ты меня совершенно балуешь!
– Ну да… а что, разве не должен?
– Ирен от зависти позеленеет, как килька. Я люблю тебя, мой добрый, мой прекрасный папочка! А ей отец «кадиллак» так и не купил!
– Нравится мне этот парнишка, смышленый…
– Этот продавец автомобилей? Что-то я не заметила.
Она отпустила отца и откинулась на спинку сиденья.
– Парень со стержнем. – Шон помолчал немного, вспоминая, как медленно, тихо падал снег на склоны изрытого снарядами холма во Франции. – В нем есть жилка, да и ума не занимать; он достоин гораздо большего, чем продавать автомобили.
Шон озорно улыбнулся и сразу помолодел так, что вполне мог сойти за старшего брата дочери.
– А кроме того, хотел бы я увидеть рожу Гамильтона, когда мы отберем у него Кубок Африки.
Сторма Кортни молчала; все еще держа отца под руку, она думала, что же такое растревожило и смутило ее в Марке Андерсе. Наверно, глаза, подумала она, ясные глаза с золотистым оттенком, спокойные, но внимательные и сияющие, как две маленькие луны.
Марк невольно нажал на тормоз и почти остановил большую машину перед самыми воротами. Ворота крепились на двух одинаковых высоких колоннах, оштукатуренных и побеленных, и на каждой красовалось выведенное большими рельефными буквами зулусское слово «Эмойени» – красивое, легко запоминающееся название усадьбы на гребне холмов над городом Дурбаном. В переводе название означало «место, где гуляют ветра», потому что в летние знойные месяцы эти холмы действительно получали прохладное благословение морских ветров. Створки ворот – две тяжелые решетки из чугунных копий – оказались распахнуты. Железная сетка на воротах мешала копытным заходить на территорию усадьбы или покидать ее. Марк миновал ворота и покатил по плавно изгибающейся подъездной дорожке, посыпанной желтой, как топленое масло, галькой, тщательно выровненной и совсем недавно политой водой. С обеих сторон дорожки были разбиты клумбы с цветущими каннами. Каждая клумба, ослепительно-яркая в солнечном свете, отличалась своим цветом: белым, желтым или багряным. За клумбами тянулись лужайки, покрытые сочной темно-зеленой, ровно подстриженной тропической травой и утыканные стайками местных деревьев, тщательно подобранных по размеру, особенностям красоты или необычной форме. Их увивали гирлянды лиан, в обилии растущих в Натале и излюбленных обезьянами ползучих растений; и действительно, Марк заметил зеленую мартышку: та ловко спустилась