лучился исконно немецкой синевой, левый блестел серебряным окуляром.
– Нервничаешь, бро?
– Вот еще, – как можно спокойнее ответствовал Траоре, лениво изгибая бровь. – Не впервой…
– Я тоже нервничаю. – Джабир понимающе кивнул. И добавил тише, чтобы не расслышал сержант Куру, сидящий еще левее: – Надеюсь, «шишки» смогли договориться с бандитами… Знаешь, бро, никогда не мечтал наткнуться на «ревуны», укрытые за баррикадами из мусора…
Доминик нахмурился, проведя рукой по грудине бронежилета, под которой холодил шоколадную кожу темно-желтый амулет. Волнения Траоре действительно не испытывал, оперативная работа – дело привычное.
Однако и ледяным спокойствием переполняться тоже не спешил, невольно злясь на высоких боссов. Чтобы отыскать одного-единственного человека и не допустить потерь – как среди безов, так и среди мирного населения, – наиболее эффективной представлялась стратегия оцепления и просеивания.
Причина отказа от такого плана была предельно проста – у франкфуртского отделения СБА элементарно не хватало сил. Тут бы за постоянными беспорядками присматривать да производства верхолазов охранять, о какой полномасштабной операции может идти речь?
Внедрить в «Приют» агентов в гражданском, чтобы тихо вывести объект под прикрытие бронемашин? Да, такой подход, с точки зрения Доминика, был более оправдан. Но напоминал тактику Артура Скотта, на которого Траоре работал в марсельском филиале, нежели слабовольного и нерешительного Карла Мэнсона…
– Чтоб тебе пусто было, дурень, – покачал головой Доминик, поднимая руку и на ощупь снимая с крепежа на стене тактический шлем. – Язык без костей…
– Перестань, бро! – презрительно скривившись, отмахнулся Фазиль, тоже снимая со стойки шлем и скрывая темные кудри титапластовой броней. – Что за суеверия? Войдем, найдем, выйдем, делов-то?..
– А ну, рахитные, отставить разговоры!
По ребристому металлическому полу визгливо заголосили подошвы – лейтенант Ледоруб выбрался из командного пункта, вышагивая по фургону и злобно посматривая на подчиненных.
После перевода парни из второго взвода доверительно сообщили Доминику, что это – напускная злость. Что, дескать, своих бойцов Ледоруб любит, словно родных детей. Но проверять достоверность слуха не решался ни сам Траоре, ни кто-то иной. А коллеги из третьего звена любили упоминать, что ожесточение командира обусловлено происхождением. Тот, впрочем, от домыслов отмахивался с только ему присущей экспрессией.
– Я не русский, сколько можно повторять?! – узнавая о предмете обсуждения, рычал Ледоруб, сверкая холодными глазками. – Я москвич, неужели запомнить сложно, одноклеточные?! Еще раз услышу – заставлю неделю патрулировать Сумеречный Квартал!
Разговоры, впрочем, стихали при первом появлении лейтенанта, еще до того, как тот повышал голос. Вот и сейчас бойцы подтянулись, вздернули подбородки, а затем все шестеро уставились