какое облегчение, – хмыкнула я, – да они просто разочарованы.
Граф широко улыбнулся, а потом вдруг заорал во всю глотку, так что я перепугалась от неожиданности:
– Берегиня Иансы с нами! Восславься, мир Хранителей!
И радостный победоносный вопль сотряс ночное спокойствие. Вознесся к затянутому черными облаками небу и разлетелся по округе.
Я поймала себя на том, что улыбаюсь, чувствуя накатывающую волну необъяснимого всеобщего счастья.
– Я знал, что тебе понравится, – хмыкнул Лопатов-Пяткин, обняв меня за плечи.
Чуть отстранившись, я сбросила его руки и, по-прежнему улыбаясь, хмыкнула:
– Не обольщайся, дверь в спальню все равно будет закрыта.
А потом резко развернулась и скрылась в длинном бесконечном коридоре.
– Можешь затягивать поводок, – добавила я, не оглядываясь.
Итак, я, пленница, стала полевым командиром в немногочисленной, но свирепой армии графа Василия Лопатова-Пяткина.
Конечно, я не была монашкой и мужчины у меня были. Но отчего-то при мысли о графе в моей опочивальне на меня нападала какая-то странная брезгливость, будто он мог меня замарать.
Посему ко сну я готовилась почти как полководец к генеральному сражению. Свечи зажигать не стала. Для начала проверила засов. Тот, к неудовольствию, оказался хлипеньким, плохеньким, так и просился оказаться выбитым от самого легкого толчка. Потом долго простукивала стены в поисках упомянутого потайного хода. Присмотревшись к высокому комоду, я уверилась, что тот может оказаться вполне приличной преградой, скажем, для вурдалака, решившего проникнуть ко мне ночью и порешить за прежние обиды.
Но придумать план спасения оказалось проще, чем претворить его в жизнь. Натужно пыхтя и надрываясь, я попыталась передвинуть невыносимо тяжелый комод. На втором вершке силы покинули меня, а расстояние до двери стало казаться непреодолимым. Протиснувшись между полированным деревянным боком и стеной, я уперлась руками в каменную кладку и попыталась отодвинуть махину всем своим весом. С протяжным жалобным скрипом комод подался еще на мизинец, собрав в сборки пыльный тонкий, как тряпица, ковер на полу. Потом вдруг одна гнутая ножка треснула, и, грохоча, громадина накренилась на один бок. Я перевела дыхание и вытерла выступивший на лбу пот. Ноги тряслись, а каждая поджилочка в теле ныла. Тогда-то в мою спальню и постучались. Я замерла в кромешной тьме, страшась пошевелиться. Стук повторился, уже настойчивее и увереннее, а мужской голос позвал в тишине:
– Наталья! Открой! Это Степан.
Тусанин?!
Я быстро подскочила к двери, отодвинула засов и выглянула в коридор. Хранитель поспешно удалялся, будто, пока я колебалась, открывать ли, он передумал и дал стрекача. В темноте раздавались его шаги.
– Эй! Подожди! – окликнула я его.
Он оглянулся и замер в нерешительности, а потом брякнул первое, что пришло в голову:
– Ты чего в потемках? Свечей не хватило?
– Некогда рассусоливать! Шевелись! – рявкнула