Вот черт! Я знаю, что в сочельник все слишком напиваются, но все ж таки… Ладно, схожу за веником.
Мама исчезла из дверного проема. Лиз ушла. Слышались ее тяжелые, не очень-то женственные шаги вниз по лестнице. Хотя она весит не больше пятидесяти кило. Я порылся в сумках, достал для близнецов свитера и шерстяные носки.
– Будете спать со мной.
– Мы заболеем пневмонией!
– Да не заболеете вы никакой пневмонией. Тапочки не забудьте. Вот, Солин, надень.
Я протянул ей свитер, который она взяла решительной рукой. Колена трясло, и вовсе не холод заставлял его стучать зубами.
– Это пустяки, – сказал я, погладив его по волосам. – Просто какие-то придурки решили позабавиться.
– И не смешно нисколечко.
– Нет, коко. Совсем не смешно.
Под козырьком над входной дверью зажегся фонарь из кованого железа, болтаясь на ветру. Я подошел к окну, открыл его; последние осколки стекла выпали из рамы и со звоном разбились внизу. Дети вскрикнули. Я обернулся к ним со смехом – несколько натужным:
– Ниже уже не упадет!
Высунувшись, я заметил Лиз – в сапогах, закутанную в одеяло; она опасливо ходила вокруг, светя фонариком. Я не сразу сообразил, что она там делает. Наконец до меня дошло: она искала что-нибудь или кого-нибудь. Следы, отпечатки шагов. Но белый покров, поблескивающий в черной ночи, словно фоторефлектор, был нетронут. В заснеженном парке, там, где должны были затаиться неизвестные, чтобы попасть в окно близнецов, не было ничего. Ни малейшего следа.
Грас Мари Батай,
21 марта 1981 года, кладовая,
ровно 18.00 на часах моего отца
Ты вернулся с навороченной электровафельницей через плечо. Подарок на мой день рождения. Я чуть не отвесила тебе оплеуху, но дети пришли в восторг; девчонка месит тесто на кухне, бирюзово-голубой лак ее ногтей колышется в такт мешалке.
Saturday Night Fever.
Сейчас ты с ними. А я здесь, дрябну в запахе плесени на стенах, среди бутылок.
Ты вернулся. Как и всякий раз, зашел в нашу спальню положить вещи. Бросил всего лишь: «А, перекрасила?» – потом снова ушел – готовить вафли. Мою прическу ты даже не заметил.
Я слышу ваш смех над моей головой, стук ее сапог по паркету, так-так, так-так, так-так, адское стаккато, ее мелкие шажки танцовщицы, такие раздражающие.
Лиз радостно вопит, секрет этого пронзительного вопля известен только ей.
Твой приглушенный голос, потом снова смех.
Это весна. Это утро, хотя трава парка покрыта инеем.
Я смотрю на электрический счетчик. Я бы хотела все тут взорвать, уничтожить этот сволочной аппарат наверху.
Вышвырнуть вас в черноту.
Смех прекратился. Думаю, вафли пекутся. Вы при каждом случае говорите о политике. Девчонка обожает политику. Я же ее ненавижу, а девчонку еще больше.
Жискар, Ширак, Миттеран?
Миттеран, Жискар, Ширак?
Маленькая современная игра, прогнозы за стойкой всех окрестных баров. Ты и я за Миттерана.