досадливо всплеснул руками священник. – Ну как тебе объяснить, что нельзя такие вещи друг дружке противопоставлять. Душа и тело у каждого человека едины суть, и надлежит заботиться о них обоих, пусть и не всегда в равной степени. Да и я тебя не прошу десяток монастырей отгрохать или сделать еще что-то, столь же неподъемное для казны твоей. Нет же. Всего-навсего один-единственный храм в стольной Рязани воздвигнуть умоляю.
– В сотню гривен уложусь? – деловито осведомился князь.
– На часовню ежели – вполне хватит, – обиженно поджал губы отец Николай. – Я же с тобой речь о храме веду – большом, красивом, могучем. Тут скупиться нельзя. Более скажу, хотя ты, может быть, сразу мне и не поверишь. Если ты его заложишь, то он тебе и в мирских делах немалую пользу окажет. Не знаю, поверишь ли, но, узрев, что их князь не об одной токмо суедневной пользе помыслы имеет, но и о благе духовном радеет, в самые тяжкие дни к высокому свои думы устремляет, народ совсем иначе на тебя глядеть станет.
– Да люди вроде бы и так ко мне хорошо относятся. Или ты что-то другое замечал? – насторожился Константин.
– Да, относятся к тебе хорошо, – подтвердил священник. – Но скорее так, как в большой семье к самому старшему. С уважением, с любовью, но как к земному. Такого тоже тяжело достичь. Иному за всю жизнь не удается, а ты всего за полтора года добился. Молодец. Но и останавливаться на таком негоже. Во всяком случае, тебе-то уж точно никак нельзя.
– Я что же, особенный какой? – не понял Константин.
– Сам знаешь, – коротко ответил отец Николай. – И отличие твое даже не в том, что ты сюда из другого времени прибыл. В помыслах у тебя, если с другими князьями сравнивать, разница существенная. Уж больно цели твои велики. Шутка ли – всю Русь воедино собрать. А потому, как ратные победы доказывают силу и мощь твоих дружин, тако же и твой храм будущий высоту твоих помыслов всему народу выкажет. И не только выкажет, но и весь люд простой вдохновит следом за тобой к этому высокому устремиться.
– Ты хочешь, чтобы я был без штанов, но в шляпе, – с легкой раздражительностью констатировал князь. – А не выйдет так, что… – начал было он, но священник бесцеремонно перебил:
– Знаю, что скажешь, но паки и паки[4] повторюсь – коли мало денег, можно и не спешить строить. Никто же не требует, чтобы ты, плюнув на все, его в один год воздвиг. Ныне у тебя, как у смерда в деревне, – страда самая. Тут и впрямь основную дань пока что телесному отдавать надобно. Да и было бы гривен в достатке – все одно, в таком деле торопиться не след. Эвон, Успенский собор в Москве четыре года возводили, а над Благовещенским с Архангельским – по пяти лет трудились. Ты же хоть десять лет возводи – слова не скажу и тормошить не стану. Но я сейчас речь о самом начале веду, о том, чтоб ты это дело хотя бы затеял, а уж там… – И он махнул рукой. – Да пусть ты его не пять – пятнадцать, двадцать лет строить будешь, но начни, размахнись душой. О том и молить тебя пришел перед отъездом, чтоб душа у меня была спокойна в странствиях дальних.