говорил слепому:
«Взгляни: в душе соседа
надежда размыкает
усталости кольцо.
И вишни зацветают.
И нежность-непоседа,
смущаясь, закрывает
передником лицо!»
Он вопрошал глухого:
«Ты слышишь, плачет кто-то?
Но гулок шум капели,
и трубачи трубят,
смеются громко дети,
но там, за поворотом,
тихонько плачет кто-то —
и он зовет тебя!»
Он говорил дурнушке:
«О, как же ты прелестна!
Твой взгляд умён и кроток!
Улыбка так мила!»
И вмиг в неё влюблялся
(доподлинно известно!)
поэт. И эта пара
век счастлива была.
А фокусник смеялся.
Жонглировал умело.
И в полутьме арены
пестрели города.
И парус раздувался.
И громко флейта пела,
что долог путь к победе,
но это – не беда!
И те, кто верил флейте
(а было их немало!)
ступали на тропинку
из лунного луча.
И, радостно волнуясь,
тропинка уплывала.
А фокусник бросал им
цветы из-за плеча.
Он сам не раз пытался
за быстрый луч схватиться.
Но убегала тропка
из-под неловких ног.
Над ней его же флейта
летела, будто птица.
А он бежал. И падал.
Но их догнать не мог…
Ах, путают всё деды!
Ах, путают всё дети!
Такого нарасскажут —
не расхлебать вовек!
Когда-то жил на свете,
однажды жил на свете
не фокусник, а просто
хороший человек…
«Я иду по земле – и земля принимает мой шаг…»
Я иду по земле – и земля принимает мой шаг.
И трава обтекает упрямые сильные ноги.
И сорока (а может быть, ангел?) летит вдоль дороги.
И русалки (а может быть, утки?) шумят в камышах.
Вот опасливый гном превратился в смешной мухомор.
Схулиганничал леший, в разлапистый пень обратившись.
Обернусь-ка и я незатейливой серою мышью,
чтобы лучше вписаться в изменчивый вечный узор.
Переменчивость мира приемля, вступаю в игру.
Я пророю ходы – и ручьями подземными стану.
И однажды зимой приоткрыв заржавевшие ставни,
ты увидишь цветущую яблоню вдруг поутру.
Я настигла тебя – ты захочешь коснуться струны.
Схватишь ты карандаш – я тебе не даю удивиться:
это мышь или строчка так быстро бежит по странице.
Но меня дописав, ты постигнешь условья игры.
Ты теперь – камертон, по которому строится звук
тех мелодий и песен, что сыграны будут другими.
Ты отныне вольна изменять и обличье, и имя.
Взмах крыла… Ну смелей! – размыкается будничный круг.
Пусть заносчивый всадник считает, что он направляет
коня.
Но бежит прихотливо, неся их обоих, Дорога —
воплощённая