там не один Свирид мозговал…
Товарищ Иван внезапно замолчал и прислушался. За стеной сарая снова отчетливо послышался конский топот. Петро с напарником одновременно метнулись к воротам и прильнули к широкой щели между рассевшихся досок. Топот приближался, и через полминуты, к своему удивлению, они увидали лыжника.
Красивый оседланный конь шел машистой рысью, подгибая голову, и, как бы играя, отбрасывал бабки в сторону. К пустому офицерскому седлу был привязан длинный ремень, и, держась за него, элегантный молодой мужчина уверенно скользил по снегу рядом с дорогой. Не обратив ни малейшего внимания на следы у ворот, он круто свернул, объезжая сугроб, и проскочил так близко от стены, что в сарай явственно донеслось шипение его лыж.
Петро приоткрыл створку и, увидав, что лыжник от развилки повернул вправо, позвал спутника.
– Пошли, товарищ Иван. Той пан в лес кататься поехал, а нам в другой бик, до переезду…
Не отвечая, напарник начал пробираться к дороге, стараясь ступать в свои же следы, и тут где-то выше, за косогором, глухо треснул выстрел.
– Что, винтовка?
Товарищ Иван замер и инстинктивно пригнулся, как будто стреляли в него.
– Та чого ви боитесь? – удивился Петро. – Ну и що, що стрельнули?.. Тут в дубняках кабанов до чорта, вот пани по дзикам из карабинов й палять…
– А у вас что, запрета на охоту нет?
– А які у пана запрети?.. У пана тут на все дозвіл…
Они выбрались на дорогу и молча зашагали дальше. Уже на самой развилке, еще раз глянув на лыжню, круто свернувшую в сторону, товарищ Иван вдруг сказал:
– Ты не думай, что я выстрела испугался. Это у меня, брат, привычка такая…
– Не знаю…
– И хорошо, что не знаешь, – негромко отозвался товарищ Иван и зачем-то поглядел на чащу, в которой минуту назад кто-то стрелял из карабина по кабанам…
Кабинет полковника Янушевского больше напоминал малую гостиную 10 х годов начала века. Сюда не долетали звонки варшавских трамваев, гудки автомобилей, да и вообще шум столичной улицы только угадывался за плотно зашторенными окнами. И только большой трехдиапазонный «Телефункен», что-то мурлыкавший на приставном столике, точно указывал на время, царившее где-то там снаружи. Дневной свет тоже не проникал в помещение, и его заменяла настольная электрическая лампа, сильно напоминавшая зеленоватый стеклянный гриб.
Сам полковник, утонув в глубоком кожаном кресле, только что срезал кончик сигары и, затягиваясь дорогой «Гаваной», внимательно наблюдал за своим визави, плотным майором, который сидел подчеркнуто прямо и быстро просматривал листки тоненькой папки.
– Познакомились, пан майор? – Янушевский положил сигару и, зная, что его собеседник не курит, вежливо разогнал ладонью поднявшуюся над пепельницей струйку дыма.
– Так, пан полковник. – Майор поднял голову. – Но, признаться, пока только уяснил, что поручик Гжельский убит во время лыжной прогулки и не более.
Янушевский откинулся на мягкую спинку и, глядя на дымок, вновь поднявшийся над пепельницей, заговорил:
– Дело в том, что Гжельский отвечал