А ты, барышня, из дому вылазь и беги, куды знаешь, – миролюбиво закончил Пафнутий. – Мы, чай, сами христиане, с понятием. Мы авось кого не душегубим. Жаль, батюшки твово нет. Ну да ладно – свидимся.
– Никуда не уйду, – всхлипнула барышня и разрыдалась.
– Ну, как знаешь, – развел руками Пафнутий. – Только ты, милая, потом не обижайся, если оно что. Было бы предложено. Поджигать, что ли, мужики?
Скуратов еще мучительно размышлял, что именно он может предпринять в этой явно нестандартной ситуации, а французский офицер уже действовал.
– Примкнуть штыки, – скомандовал он гренадерам. – За Родину, за Бурбонов! То есть за императора нашего Бонапарта! Ур-ра!
Французы бросились в атаку.
Мужики у особняка сначала слегка опешили, а потом нехорошо обрадовались и с кольем наперевес устремились во встречный бой.
– За Конституцию, мамку нашу! – ревел Пафнутий.
Скуратов с досады сплюнул в снег. На сугроб упала ледышка – морозило все сильней. «Что же делать-то?» – задумался было Малюта, а ноги уже несли его впереди французов.
– Стоять! – загромыхал он, вырываясь посередь двух линий атакующих и выхватывая саблю наголо. – Стоять, тля продажная! Ядрит вашу разъядрит!
Далее следовал лексикон абсолютно нецензурный, а потому знакомый накипеловцам с детства.
– Во дает! – притормозил и встал как вкопанный Пафнутий. – Никак, барин?
– Если что – вы мои пленные, – успел шепнуть французскому коллеге Скуратов, прежде чем снова заорать на мятежных мужиков.
– А вы великолепно владеете местным языком, приятель, – шепнул в ответ француз. – Любопытный диалект… Поволжский?
Но Скуратов уже орал:
– Вы мне это что? Это куда? Бунтовать? Канальи! А вот я вас в кандалы! В Сибирь! На Сахалин! В острог! Вы у меня, лапотники, всей деревней Беломорканал детскими совочками выкопаете. Я вам покажу, быдло, самую гуманную в мире конституцию! Я вам устрою социальное государство! Я вам такую монетаризацию в ваши гнусные конопатые рожи законопачу, что вы «Боже, царя храни!» хором взвоете.
Мужики, опустив колья, потупились, но каждому слову Скуратова внимали с почтительным благоговением и жадным вниманием.
– Свободы хотите? – не снижал пыла Скуратов. – А по морде ваучером не хотите? По скотским харям по вашим?
Мужики, побросав дубье, рухнули на колени в снег и горько заплакали:
– Не вели казнить, родимый. Прости нас, батюшка, – скулил какой-то старичок. – Чисто затмение нашло! Все конкретно через атамана нашего, будь он неладен. И Пафнутий этот еще… У-у, зараза… демократ!
Старик изловчился и ловко ткнул в нос стоявшего тут же на коленях с покаянным видом Пафнутия.
– Это помощник атаманский, – пояснил старик, и все вокруг дружно закивали. – Они, аспиды, нас с пути праведного и сбили. Говорят, воля дадена, а бояре да господа ее от нас скрывают. Али не врут?
– Врут. Но воля будет, – твердо пообещал Скуратов, слегка остывая. – Лет через пятьдесят дадут вам и волю… Будет вам такая воля, что