взбунтовался. И спорить с ним в эти минуты не имело смысла. Слащёв с досадой махнул рукой, и Пантелей понес клетку дальше.
Василий вернулся обратно и помог сойти со шлюпки Нине Николаевне. Слащёв, бережно приняв у нее крохотный сверток со спящей Марусей, выждал, когда супруга окажется на берегу, а затем и сам, следом за нею, легко спрыгнул на пирс.
Василий, привязав шлюпку, спросил у Слащёва:
– И куда теперь? Время есть, немного вас провожу.
– Не нужно. Возвращайся, – твердо сказал Слащёв. – Мы уже никуда не торопимся. Постоим, подумаем.
– У вас что, негде остановиться? – удивился Василий. – Могли бы покаместь и дальше на «Твери» жить.
– Не положено. Я с сегодняшнего дня простой беженец. Без всяких обязанностей, но и без прав.
– А деньги? Деньги хоть вам выдали?
– «Керенки» здесь не ходят, а других в нашей армейской казне нет.
– И как же вы жить собираетесь?
Слащёв недоуменно сдвинул плечами: это и был тот главный вопрос, который он сейчас проворачивал в своей голове.
– А ты думаешь, те русские, что здесь осели, они сюда с деньгами приехали? – сказал Слащёв и легкомысленно добавил: – Заработаю!
Василий с едва заметной жалостью посмотрел на Слащёва и, подхватив саквояжи, решительно сказал:
– Пойдемте!
– Куда? – не понял Слащёв.
– Во-он, к таможне, – Василий указал вдаль, на несколько высящихся у самого морского обреза, зданий. – Там, возле пароходного агентства, всегда много наших, русских. Пытаются там что-то заработать. Посоветуемся с ними. Может, разживемся у них каким адресом?
И пока они шли вдоль набережной, их глазам приоткрылась маленькая частица чужой припортовой жизни.
Пропахшие морем, обветренные и прокопченные солнцем рыбаки вытаскивали из фелюг тяжелые короба с пеламидой, ставили их на телеги, чтобы отвезти на рыбный рынок. Рыба блистала на солнце серебряной чешуей. Ожидая конца погрузки, в оглоблях телеги понуро стоял маленький ослик. Он словно печально размышлял, хватит ли у него сил дотащить эту неподъемную тяжесть до рынка.
Пугая прохожих надрывными гудками клаксонов, по набережной торопливо бежали блистающие черным лаком автомобили. Уступая им дорогу, сторонились к тротуарам нарядные шарабаны, кабриолеты и пролетки с важно восседающими на них господами.
В одну и другую сторону набережной по тротуарам двигались пешеходы. Это были местные люди, в основном – портовые рабочие. Они растекались по узким переулкам: в их глубине можно было разглядеть огромные лабазы, ледники, склады.
Среди пешеходов было много матросов. После длительной океанской и морской болтанки они и по тротуару вышагивали широко и вразвалку, так, как совсем недавно ходили по кораблю.
Время от времени в этой толпе лениво, флегматично, как верблюды в пустыне, брели темнолицые зуавы в красных петушиных нарядах. Они строго посматривали по сторонам, следили за порядком, поскольку были здесь хозяевами и представляли