закрепиться… Эх, сюда бы священника! Враз бы молитвой… А то и единым словом…
– Это дело демонов?
Я догнал его, наши кони тоже шли торопливо, временами переходя в галоп. Наконец впереди среди гнили блеснула зелень, кони ускорились еще, и мы влетели в зеленый живой лес, где в ушах сразу зазвенело от птичьего щебета, где запахло живицей, близкими медовыми сотами, свежей землей от кротовой кучи.
– Да, – ответил Беольдр. – Если они закрепятся, весь лес станет таким. А потом и не только лес.
С каждым шагом свет мерк, словно наступало солнечное затмение. Зеленые деревья сменились сухими, мертвыми, а дальше вдоль тропы потянулись искореженные гниющие деревья. Я не понимал, что за сила их так искалечила, ибо для того, чтобы вот так изогнуть столетний дуб, надо травить его ядерными отходами лет тридцать, но, по Беольдру, еще год-два тому назад здесь было чисто.
Деревья изогнулись, как в жутком застарелом ревматизме, ветви в болезненных наплывах, кора отвалилась, в прогнившей древесине зияют дупла, оттуда несет гнилью. Под ногами все то же темное месиво, бывшее листьями, мхом, а теперь зловонная жижа, что живет своей жизнью, не отвердевая и не высыхая.
– Уже скоро, – сказал Беольдр напряженно. – Пусть кони отдохнут, а то нам может понадобиться вся их скорость. И сила.
– Придется драться?
– А то и удирать, – ответил он абсолютно серьезным голосом.
– И такое здесь бывает?
– Теперь – да.
Он тяжело слез с коня возле огромного ствола павшего дерева, а я поспешно начал сооружать костер. Тело ныло, жаловалось на железную скорлупу доспехов. Беольдр расседлал коней, подвязал к мордам сумки с овсом.
Пламя поднялось, охватило поленья, и сразу же в темном лесу за кругом оранжевого света стало совсем черно, словно наступила ночь. Запах гнили усилился, потянуло болотным смрадом. Беольдр подошел, сел рядом… и тут же в полной тиши неестественно громко хрустнула ветка. Я чуть не подпрыгнул, а сердце заколотилось, как единственная монетка в копилке нетерпеливого ребенка. Роскошный костер уменьшился, огонь трусливо прижался к поленьям. Освещенный круг резко сузился, а в подступившей тьме блеснули горящие желтым, словно гнилушки, широко расставленные глаза.
За спиной характерно звякнул выдвигаемый из ножен рыцарский меч. Я напряг зрение, из мглы выступили смутные очертания существ, от вида которых бросило в дрожь. Лишь немногие на двух ногах, часть – на четырех, остальные же либо на множестве конечностей, либо вообще брюхом на гнилой земле, кто придвигается по-змеиному, кто – как гусеницы, кто – вообще невообразимо как. Нет двух одинаковых, полная свобода, полнейшая, и потому в моем черепе болезненно кольнуло какое-то странное противоречие. Хаос – это свобода, освобождение, сперва от обязательной формы, потом вообще… от всего…
Беольдр прошептал сзади:
– Сейчас бросятся… Но, может быть, стоит упредить хотя бы парочку… твоей нечестивой штукой?
Я вздрогнул, за моей спиной яростный поборник Формы, застывшего Порядка,