что делает мужчина, при желании способный заполучить Мистингетт, в обществе девицы типа меня.
– Девушки из магазина говорили, что видели, как вы разговариваете с les putains с улицы Пигаль, – не смогла сдержать любопытства я.
– И это правда. Со многими из них действительно весело.
– А вы их рисуете?
– Когда могу позволить себе оплатить их время. – Он кивнул мужчине, приподнявшему шляпу. – Они прекрасные натурщицы. И как правило, абсолютно не стесняются своего тела.
– В отличие от меня.
Он заметил, что я слегка покраснела. После секундного колебания, словно извиняясь, он накрыл мою руку своей и тем самым совсем вогнал меня в краску.
– Мадемуазель, – тихо сказал он. – В том, что те картины получились неудачно, виноват только я. Вашей вины здесь нет. Я должен был… – Он сменил тон. – У вас есть другие достоинства. Вы завораживаете меня. И вас не так-то легко запугать.
– Да, – согласилась я. – Что есть, то есть.
Мы ели хлеб, сыр и оливки, причем я еще никогда не пробовала таких вкусных оливок. Он пил пастис, со смаком опрокидывая каждый стакан. Время шло, и уже перевалило далеко за полдень. Смех становился все громче, спиртного становилось все больше. Я позволила себе два стаканчика вина и постепенно начала получать удовольствие от жизни. Здесь, на улице, в этот чудесный день, я больше не чувствовала себя провинциалкой, продавщицей на предпоследней ступеньке социальной лестницы. Нет, сейчас я была полноправной участницей празднования Дня взятия Бастилии.
А затем Эдуард, отодвинув стол, поднялся и встал прямо передо мной.
– Потанцуем? – спросил он.
У меня не было причин отказать ему. Тогда я взяла его за руку, и мы влились в людской водоворот. Я не танцевала с тех пор, как покинула Сен-Перрон. И теперь слышала, как в ушах свистит ветер, чувствовала его руку у себя чуть пониже спины, а мои сабо казались непривычно легкими. От него пахло табаком, анисовым семенем и еще чем-то очень мужским, отчего у меня захватывало дух.
Понятия не имею, что это было. Выпила я совсем немного, поэтому вино оказалось вовсе ни при чем. И не то чтобы он был так уж хорош собой или в моей жизни не хватало присутствия мужчины.
– Нарисуйте меня еще раз, – попросила я.
Он остановился и озадаченно посмотрел на меня. Но я не осуждала его, так как и сама ужасно смутилась.
– Нарисуйте меня снова. Сегодня. Прямо сейчас.
Он ничего не ответил, а только подошел к столику, взял сигареты, и мы, протиснувшись сквозь толпу, пошли по многолюдным улицам к его мастерской.
Мы поднялись по узкой деревянной лестнице, он открыл дверь солнечной мастерской, и я осталась ждать, пока он снимет пиджак, поставит граммофонную пластинку и начнет смешивать на палитре краски. Он занимался делами, напевая себе под нос, а я тем временем начала расстегивать блузку. Затем сняла сабо и чулки. Вылезла из верхних юбок, оставшись только в корсете, сорочке и белой нижней юбке. Потом вынула шпильки и распустила