пусть твоя дочь выйдет замуж за одного из моих вельмож, а франкская принцесса станет женой князя Ререха, когда он достигнет должного возраста… А ещё, – подумав, молвил франк, – сыновья трёх самых знатных горожан должны отправиться со мной, как залог нашего обоюдного согласия. – Добромысл хотел возразить, но король опередил его. – Они будут жить и воспитываться вместе с детьми моих баронов и герцогов, на равных, даю тебе слово короля.
Ободритские посланники несколько растерянно переглянулись.
– Я… не могу сразу дать тебе ответ, король, – отвечал Добромысл. – Наш закон требует совета со старейшинами и волхвами…
Да и князя похоронить надобно, прежде чем над его костями торг вести…
– Хорошо, – согласился Людовик. – Моему войску всё равно нужен отдых. Через два дня приходи с ответом. И помни, что я никому не предлагал таких условий, всё-таки наши деды были союзниками!
За длинным столом в княжеской гриднице собрался городской совет. Лики у всех были хмурыми, – только вчера предали земле тело князя Годослава, за градом вырос свежий курган. А нынче следовало дать ответ Людовику.
– Разумею я, братья, так, – встал перед старейшинами и волхвами, опираясь на свой чудный посох, многомудрый Падун. – Коли решим сражаться, то обречём сыновей и внуков наших на гибель или неволю тяжкую, нет сейчас нам подмоги ни с какой стороны. Потому главное ныне – землю нашу сберечь да «семя», то бишь детушек наших. А взрастим их да укрепимся, тогда и с франками по-другому говорить станем, и ещё поглядим, кто чьи грады в осаду возьмёт.
– Тяжко признать, но прав старый Падун, прав, – закивали, не поднимая на Добромысла очей, старейшины.
– И я понимаю, братья, что нет сейчас иного выхода, – отозвался Добромысл. – Одного только не знаю, как дочери своей про франков сказать, как объяснить, отчего я её, кровинушку свою, в чужой род вот этими своими руками отдаю? – он потряс перед всеми открытыми ладонями и почти в отчаянии до боли сжал голову.
Отдохнувшие и получившие выкуп ободритскими мехами, мёдом, зерном и лошадьми франки с весёлыми шутками покидали окрестности града Ререха, как, на свой манер, они его называли. Только седой осанистый советник короля герцог Гольденберг был хмур и молчалив. Наконец он, не выдержав, обратился к королю:
– Скажи, мой король, почему мы не стали брать этот город? Ведь там было мало защитников, мы могли захватить его и получить дань, в десятки раз большую…
– Именно потому, старина Гольденберг, что я ваш король, – усмехнулся Людовик в свои пышные закрученные вверх усы, обводя взглядом остальных военачальников, ехавших рядом. – Я вижу, что не одного тебя интересует ответ на этот вопрос. Так вот. Вы, воины, видите мир на расстоянии своего копья, а взгляд короля должен простираться до самого горизонта и даже дальше. Запомните, то, что я вам скажу, крепко запомните! – гордо восседая в дорогом арабском седле, привычным движением ладони иногда оглаживая короткую бороду, вещал, втайне