Он всегда был слабым. Теперь с легкой совестью сможет жениться на своей избраннице, а о моих страданиях ему знать ни к чему. Она ему подходит больше, чем я. Надеюсь, он будет счастлив. Да, все верно».
Несколько строчек пропущено, а потом запись возобновляется с новой энергией и силой:
«Зачем я себя обманываю? Я ее ненавижу! Если бы могла, убила бы на месте. Пусть она принесет ему одни лишь невзгоды и несчастья, пусть он возненавидит ее так же, как и я, пусть она умрет! Зачем я убедила себя послать это лживое письмо? Крис его покажет, а она все поймет и станет надо мной смеяться. Надо было заставить его выполнить обещание, он не смог бы от казаться.
Какое мне дело до женской гордости, чести и достоинства! Что значат пустые напыщенные слова? Я хочу его. Хочу его поцелуев и объятий. Он мой! Он меня любил! Отпустила его только потому, что считала правильным изображать святошу. Ложь, все ложь! Лучше бы я была порочной, и тогда Крис любил бы меня по сей день. Зачем себя обманывать? Да, я хочу его. И мне ничего не нужно, кроме его любви, его поцелуев!»
А потом такие строки:
«Боже мой, что же я говорю? Неужели не осталось ни стыда, ни сил? Помоги мне, Господи!»
На этом дневник обрывается.
Я просмотрел лежавшие между страницами письма. На большинстве стояла подпись «Крис» или «Кристофер». Но на одной странице имя выведено полностью – имя известного ныне человека, чью руку мне не раз доводилось пожимать. Вспомнилась его красивая решительная супруга, вспомнился его огромный дворец – то ли дом, то ли картинная галерея – в Кенсингтоне, постоянно заполненный щебечущей толпой, среди которой сам он выглядит незваным гостем. В памяти всплыло усталое лицо, в ушах зазвучали горькие, язвительные речи. И вот из тьмы снова возникло очаровательное грустное личико с миниатюры. Улыбнулось печально, а я постарался взглядом выразить все, что хотел спросить.
Я протянул руку и снял портрет с полки. Теперь уже ничто не мешало узнать имя безутешной героини. Я стоял посреди комнаты до тех пор, пока хозяйка не пришла накрывать на стол.
– Вот, нашел случайно, когда хотел достать кое-какие книги, – честно признался я. – Лицо определенно знакомое, но имя вспомнить никак не могу. Вы не подскажете, кто это?
Мисс Чолмондли взяла миниатюру, и на бесцветном лице расцвел румянец.
– Я ее потеряла, – ответила она. – Ни разу не пришло в голову посмотреть в шкафу. Этот портрет много лет назад написал мой друг.
Я перевел взгляд на миниатюру, потом снова посмотрел на хозяйку. На лицо упал свет от лампы, и я впервые увидел мисс Чолмондли по-настоящему.
– Как же я сразу не догадался? Сходство действительно потрясающее.
Неравнодушный
Знающие люди рассказывали – и я вполне могу поверить, – что девятнадцати месяцев от роду он плакал потому, что бабушка не позволяла кормить ее с ложечки, а в три с половиной года его, измученного, вытащили из бочки с водой, куда он забрался, чтобы научить лягушку