ногу. – Не серчай, не серчай, шуткую. Но стрелял ты лихо: вже и патроны кончились, а ты все палишь в туман…
– Между прочим, сами меня пулемётным инструктором назначили перед есаулом Шкурой, – огрызнулся Алесь, – вот и учился у пулемётчиков. Евграфыч-то многое мне успел показать, пока так не кончил…
Алесь потупился.
– Не шуткуешь? Верно, с пулемёта стрелять смог бы?
– В воздух-то что за хитрость… а в людей…
– Запомни, Алесь, – Кочубей рассердился так, что даже глаза посветлели, сошлись на переносице брови, – во врагов. В людей – нет, а во врагов – треба!
И тут же опять забалагурил:
– Нам за геройский подвиг и за ранения отпуск положен. Залечим раны, да поедем с тобой на Кубань. Мабуть, и хороши персиянки, а только наши девки – краше, сам увидишь. Пристроим тебе на рукав шинели нашивку за ранение, над ней – эмблему пулемётчиков, шитую золотом. Чем не жених? Любая краля польстится. Гляди, Алесь, из богатой семьи выбирай, каб земельки – вдоволь.
Вздохнул:
– Эх, как же хорошо у нас в степи по весне… душа расцветает, – и тут же застеснялся сказанного, – нешта я дюже расчувствовался. Стихи-то не забыл? Почитай про васильки, коли помнишь.
– Помню.
Негромко, нараспев читает Алесь любимые строчки:
– Ад родных ніў, ад роднай хаты…
Древними временами от стихов повеяло, когда собирали подневольных девушек на панском дворе с наказом золотые пояса ткать, повторяя узоры персидские. Но думки девичьи за окошко тянутся: там под голубым небом лес темнеет, река серебрится, рожь к земле клонится. А по обочинам поля – васильки головы подняли.
– …І тчэ, забыўшыся рука,
Замiж персідскага ўзора,
Цвяток радзiмы васілька[13].
Солнце медленно и лениво тонуло в сгустившихся багровых облаках, завершая длинный, бестолковый день: не дождались Алесь с Кочубеем поезда. А на станцию Акстафа надо попасть обязательно: там ждал урядник, с которым оставили они своих коней. Оттуда походным порядком на Джульфу и далее в Персию.
– Эй, казачки, откуда и куда путь держите?
К Кочубею с Алесем подступился юнкер в распахнутой шинели. Бледное лицо, красные воспалённые глаза.
– Из отпуска после госпиталя, ваше благородие, – привычно отрапортовал Алесь, – направляемся в Персию, к месту дислокации части.
Юнкер покачнулся, дохнуло перегаром:
– Какая к чёрту дислокация, казаки, если со всех фронтов войска бегут. Что нам Персия и англичане, здесь надо родину-матушку защищать. Временное правительство войска собирает, подмоги требует.
– Я, ваше благородие, никому акромя государя-императора не присягал, – отрубил Кочубей. – Ваши енералы его приневолили отречение подписать, сами ту кашу и хлебайте.
– Ах ты, скотина! Ты за эти слова поплатишься! – в дрожащей руке появился наган.
– Сопли вытри, прежде чем в казаков стрелять, ваше благородие. На фронт, небось, не поспел…
Кочубей