из 1917-го. Этот точно не из возвращающихся и не из переболевших… В тамбуре они одни, стальная дверь раскрыта…
Он чуть не испугался, но тут же успокоился. Его Мир совершенен, бояться нечего. Поезд идет медленно, со скоростью трехколесного велосипеда, да и зачем этому небритому дезертиру выкидывать «офицерика» из вагона? Ради пачки «Salve»? Или просто – согласно единственно верному классовому подходу?
Все это, впрочем, ерунда. Станция…
– Офицерик, часы не продашь?
Часы? Он поглядел на левое запястье и удивился. Привычного ремешка не было, как и часов со знакомым циферблатом, белым, без единой цифры. Только стрелки – и маленький черный силуэт крылатой птицы. Такие в этом совершенном Мире не носят. Не было даже ремешка.
– Чего на руку глядишь? Мне настоящие нужны – барские, которые на брюхе, с цепочкой. У тебя небось серебряные. Или даже золотые, а? Свои были не хуже, так загнал…
Он уже не слышал. Солдату-дезертиру нужны «барские» часы, а ему…
…Так и должно быть – первая стадия, нереальность. Это не я, это все не со мной, Мир – всего лишь уютная маленькая картинка. Он сам его создал, он – демиург, Творец. Мир – часть его самого, продолжение его пальцев, его нервов, его взгляда, поэтому в Мире не случится ничего плохого, он совершенен… Эта серая, твердая от первых морозом земля, это серое небо…
И покроется небо квадратами, ромбами,
И наполнится небо снарядами, бомбами.
И свинцовые кони на кевларовых пастбищах —
Я знаю, что это – ненастоящее![1]
Он легко прогнал полузабытые, чужие в этом Мире слова когда-то слышанной песни. Настоящее, здесь все – настоящее! Первая стадия – ненадолго, сейчас пройдет, должно пройти. Вторая стадия – «стадия шлема», но о ней можно будет подумать позже. Ждать нельзя, надо действовать прямо сейчас!..
– Так что гони сюда часы, офицерик! Добром прошу, учти. Или подмогу кликнуть? Пальтишко-то твое…
Выпрямился, бросил недокуренную папиросу – прямо в серую врезку-иллюстрацию, в стылую реальность за распахнутой вагонной дверью.
Повернулся – резко, пытаясь ощутить, почувствовать самого себя. Он должен…
…Не он – я! Я! Я! Я! Просыпайся!
– Пальтишко, значит?
Небритое чужое лицо приблизилось, дохнуло чем-то кислым. Нет, не приблизилось, это он сам…
Я – сам.
– Фасон нравится?
Ворот шинели оказался неожиданно колюч. Я давно не носил шинели, очень много лет. Забылось.
– И фасонщик тоже. Ты, баринок, пальцы-то убери. Хужей будет!
Он не испугался. Не я – этот в колючей шинели со споротыми погонами. Скривил рот, покосился на руку, впившуюся в воротник. Левую – правая была уже в кармане.
– Сейчас братве свистну…
– Свисти!
Пистолет оказался на месте. Мой Мир был совершенен.
– Не «пальтишко». Пальто фирмы «Jasper Conran». Стоит оно, как десять твоих шкур, только меняться никто не станет.
Ствол