мной. Но она не…
– Оливер! – рявкнул юрист.
– Малыш, – обратился Майер к Шандорфу, – он тебе не отец. Он не ударит тебя, я ему не дам.
– Она не хотела пойти со мной.
Лунд кивнула:
– И что ты сделал?
– Обозвал ее несколько раз… И больше никогда ее не видел.
Она собрала свои бумаги:
– Спасибо, это все.
В коридоре Лунд остановилась в задумчивости:
– У Нанны был кто-то. Он подарил ей дорогие сапоги, о которых никто не знал.
– Их мог купить Оливер, – нетерпеливо воскликнул Майер. – Он врет. Может, у нее с ним было свидание.
– Здесь что-то не так.
– Здесь что-то не так, – пробормотал он, потянувшись за сигаретами.
– Не курите здесь, – приказала она. – Я уже вас просила.
– Я скажу вам, что здесь не так, Лунд. Вы. Вы здесь уже так давно сидите, что стали мебелью. Думаете, никто никогда не сможет вас заменить. Вот что не так – вы.
И он закурил. Выдул дым под потолок. Закашлялся. Сказал:
– Мой кабинет. Мой.
В дверь просунул голову Свендсен:
– Звонили криминалисты. Отпечатки из бойлерной грязные. Сегодня результатов анализа ДНК не будет.
Лунд ничего не сказала. Стала рассматривать фотографии сапог на своем столе.
– Хорошо, – ответил Свендсену Майер. – Придется вернуться в квартиру парней.
Свендсен вздохнул:
– Мы же там целую ночь проторчали.
– Мы плохо искали.
Они ушли. Лунд смотрела на сапоги. Зазвонил телефон. Это был судмедэксперт, он хотел поговорить с ней.
Пернилле сидела в квартире наедине с цветами, полицейскими метками и одеждой Нанны. И ждала.
К полудню она была близка к безумию. Поэтому она поехала в гимназию, поговорила со смущенной директрисой, потом нашла того приятного, спокойного, с грустными глазами учителя Раму.
И узнала только одно: Оливер Шандорф и Йеппе Хальд провели ночь за решеткой.
Потом она ждала в пустом кабинете, слушая юные голоса, звучавшие в коридоре, мечтая узнать среди них звонкий голос Нанны. Ждала, пока не появилась Лиза Расмуссен. Зареванная, она бросилась прямо в раскрытые объятия бежевого плаща Пернилле, ее трясло от рыданий, она всхлипывала, как маленькая девочка.
У нее были такие же светлые волосы, как у Нанны. Пернилле целовала их, зная, что не следует делать этого. Они были подругами, почти сестрами. Эти две девочки…
Пернилле отпустила девушку, улыбнулась, перестала пытаться назвать словами то, что было выше понимания. Ребенок – это краткая и благословенная интерлюдия долга, а не твоя собственность. Она понятия не имела, что делала Нанна за пределами их квартирки над гаражом. И не спрашивала. Старалась не думать об этом.
А Лиза знала. Эта невысокая, слегка полноватая девушка изо всех сил стремилась быть такой же красивой и умной, как Нанна, и так никогда и не преуспела ни в одном, ни в другом.
Лиза утерла глаза, встала перед ней неловко, как будто уже хотела уйти.
– Есть кое-что… – сказала Пернилле. – Есть кое-что, чего я не понимаю.
Молчание.