Ульяна. – Здесь никто никому не вредит. Никто никому не мешает. Никто никого не ест…
Платон брезгливо отёр пальцы о штаны.
– Нравится?
Он подавленно кивнул.
– Бери, бери всё… Мне ничего не жалко…
– Что? – спросил он.
– Ну, этот огород… Этот сад… Этот лес… Эту избу… Меня… Всю… Всё бери…
Она смотрела на него так, будто дарила, одаривала. Но он уловил в её голосе неумолимость прокурора… неумолимость судьбы… Строгость уловил он. И ещё он успел подумать, что почти все женщины выбирают – этот лучше, этот похуже, этот совсем хороший, но не для меня. А Ульяна не сравнивала его ни с кем… Он был единственным в этом саду… Ему предлагали место садовника…
– Бери… если не страшно…
Она заметила в нём тоску вольного зверя, попавшего в сети.
– Не хочешь? – Она смотрела на него, ждала ответа. – Уходи…
– Не гони, – сказал он. – Хочу…
Порывисто обнял и поцеловал её…
Она ласково отстранилась.
Он почувствовал досаду спортсмена на фальстарте.
– Не спеши… Не гони лошадей… Всё будет в своё время… Оставайся, живи… И всё это твоё… пока ты здесь… Пока не наскучим друг другу… Можешь ничего не делать… Ходить по лесу… Лежать… Читать книги… Там целый сундук книг…
– Почему сундук?
– Ну, так у нас сложилось… по жизни… Берегли от крыс.
Она толкнула ногой дверь.
– Наклони голову.
Он миновал опасное место. Разулся в сенях.
И всё-таки больно ударился головой о притолоку, когда из темноты сеней шагнул в залитую солнечным светом горницу.
Она засмеялась.
– Слишком высоко голову несёшь, барин… Привыкай к смирению. Привыкай кланяться…
– А ты?
– Что я? Я не заношусь. Роста среднего. В двери вхожу не кланяясь…
Изба была просторная, без перегородок, одна большая горница…
Иконы… Тяжёлая, тёмная от времени столешница… Чистый, до желтизны выскобленный пол…
Половики, сплетённые из цветных лоскутков, придавали жилью весёлый праздничный вид.
Белые с синими крапинками занавески парусили от ветра, меняли свою снежность на голубизну, когда их вдувало в избу и солнце не могло достать их.
Ульяна подняла с пола маленького рыжего котёнка и поцеловала его.
– Он из моего детства. Его раздавил сапогом… любовник моей матери… Его потом тоже убило на войне, но я не простила… – Она снова поцеловала котёнка и опустила на половик. – Если станет скучно, наколи дров… принеси воды. Колодец под кряжем… Истопи баньку… Но только к вечеру… Когда смеркаться начнёт…
– У меня нет спичек, – сказал он.
– Вот. – Она потрясла коробок возле уха, чтобы убедиться, что он не пустой.
В коробке заскрипело, заверещало… Вылезла божья коровка. И улетела.
Он взял коробок, коснувшись её пальцев…
Будто ток прошёл по спине и плечам. По правой стороне головы… И воля, и разум покидали