об этом».
И снова слышалась жалоба, но уже Мэри на миссис Масгроув, не желавшую оказывать ей должного почета во время званых обедов в Большом доме, где бывали и другие приглашенные. Сестра никак не видела причин для свойского обращения и не понимала, почему ее старшинство по родовитости следовало отбрасывать из-за ее нынешней родственной близости к ним. А однажды, когда Энн прогуливалась с барышнями Масгроув и разговор зашел о положении в обществе, об аристократии и том, как ревностно те оберегают свое высокое социальное положение, одна из девушек заметила: «Я без колебаний скажу тебе, насколько нелепы некоторые люди в вопросах первенства, ведь все вокруг знают, насколько мало тебя саму это волнует; вот если бы и Мэри кто-нибудь посоветовал, что лучше бы ей не проявлять столько упрямства в этом вопросе, и особенно если бы кто-нибудь убедил ее не выставлять себя вечно вперед и не стремиться занять мамино место. Никто и не сомневается в ее более высоком положении перед нашей мамой, но ей приличествовало бы все-таки не всегда настаивать на этом. Не то чтобы это хоть в малейшей степени беспокоило саму маму, но я знаю, что многие в округе обращают на это слишком много внимания».
И как Энн должна была утрясти все эти проблемы? Она вряд ли сумела бы многое изменить, и ей ничего не оставалось, как просто терпеливо выслушивать, смягчать обиды и оправдывать каждую сторону перед другой; давать всем им советы проявлять терпение и терпимость, столь необходимые между такими близкими соседями, и вносить больше ясности там, где это шло на пользу сестре.
Во всех других отношениях ее пребывание в Апперкроссе началось и проходило отлично. Удалившись от Келлинча на целых три мили, ей удалось и самой воспрянуть духом, благодаря перемене места и положения; болезни же Мэри отступили от присутствия постоянной спутницы, а их ежедневное общение с другой семьей, поскольку в коттедже для них не находилось ни превосходящих пристрастий, ни особых привязанностей или занятий, которыми приходилось бы жертвовать, этому только способствовало. Общение это непременно становилось теснее некуда, так как они встречались каждое утро и почти никогда не проводили вечер порознь; но она полагала, что вряд ли все складывалось бы столь удачно без представительных фигур мистера и миссис Масгроув на своих привычных местах или без щебетания, смеха или пения их дочерей.
Она играла намного лучше, чем любая из сестер Масгроув, но она не обладала голосом, не имела представления об игре на арфе. И любящие родители не сидели рядом и не мыслили себя переполненными восхищением. О ее мастерстве мало кто вообще вспоминал, разве только из любезности, или чтобы дать другим немного отдохнуть, или для разнообразия, и она прекрасно это понимала. Энн знала, что своей игрой доставляла удовольствие только самой себе; но и это чувство было ей совсем не внове. За исключением одного короткого периода ее жизни, никогда, уже с четырнадцати лет, никогда, с тех пор как потеряла свою дорогую матушку,