с отсутствующим видом погладив дочь по голове. – Сейчас моя помощь очень нужна Хадуджи.
– Умм… – Салима не успела и рта открыть, как мать выбежала из комнаты. Она растерянно посмотрела ей вслед.
– Тогда мы будем играть с тобой, – прошептала она в длинное крольчачье ухо. Она осторожно опустила пушистый комочек на пол и поскакала за новым другом на одной ножке, а за ним вдруг на свежих циновках потянулись следы – маленькие коричневые шарики.
– Да нет же, не туда! – закричала Салима, когда кролик забился под сундук на ножках. – Не туда! Ну-ка сейчас же вылезай!
Она встала на колени и поводила под сундуком рукой, но ей достался только пушистый клок.
Сколько бы она ни сердилась и ни умоляла, кролик и не подумал откликнуться на ее призывы.
Салима сдалась и медленно встала на ноги, ощущая в животе странное чувство.
Она уныло выскользнула из комнаты, ловко лавируя между слугами, да никто и не обращал на нее никакого внимания. Она почувствовала себя потерянной, лишней… Ей нигде нет места! В конце концов Салима нашла себе убежище в одной из стенных ниш, куда и спряталась, поджав ноги и положив голову на скрещенные руки – под самой нижней полкой с серебром и фарфором. Ее охватило неведомое доселе чувство – чувство пустоты, которое с каждым ударом сердца становилось все больше и больше. Чувство, которому она сумеет дать имя значительно позже – спустя много-много лет.
Одиночество.
4.
Ночь опустилась на Бейт-Иль-Ваторо и приглушила шумное дыхание города до шепота. Бледное сияние звезд лилось с неба вниз, и Джильфидан смотрела в окно на посеребренный силуэт минарета и купол мечети. Со стула она поднялась на широкую постель из украшенного резьбой розового дерева, которое, будучи далеко не новым, все еще источало сухой запах, похожий на аромат роз. Она осторожно задернула тюлевый занавес и тихо вытянулась рядом с дочерью.
Это было лучшее из всего, что ей подарила жизнь. Маленькие ручки Салимы крепко вцепились в деревянный кораблик, один из тех, которые она хотела сегодня отправить в плавание. Но, к ее величайшему огорчению, в Ваторо не было подходящего бассейна и не было реки, такой, как Мтони. Джильфидан предлагала дочери подарить кораблики Метле, Ралубу и другим детям в Мтони, но ее предложение вызвало бурный протест и потоки слез, которые иссякли только тогда, когда дитя уснуло. Салима чувствовала себя глубоко несчастной, и это чувство изливалось слезами, которые она в последнее время лила ручьями, – это она-то, которая плакала так редко, сдерживаясь даже тогда, когда падала и разбивала колени!
Желтый свет масляной лампы освещал детское личико. Пальцы Джильфидан легко коснулись лба дочери. И сейчас, во сне, ее бровки были сурово нахмурены, а морщинки в уголках рта, которые всегда собирались в очаровательную улыбку, были сурово натянуты.
Плоть от ее плоти; тело, зародившееся в ее теле и там сформировавшееся. Маленькое отражение ее самой; и все же вполне самостоятельное существо. Она мало чем походила