ним сделала война. Йохан вообще-то всегда был буйным, но теперь появилось у него во взгляде что-то особенно зверское, чего я раньше не замечал. В зрачках можно было разглядеть чуть ли не огонь пушечных выстрелов, в мутных белках глаз – клубы пыли от рушащихся стен, а в их покрасневших уголках – реки крови, через которые нам довелось переправиться. Сколь ни мало у Йохана было до войны здравого рассудка, в пыли Абингона он утратился полностью.
– Брат, – сказал я и протянул ему руку через грубо тёсаную столешницу. Йохан качнулся и осушил свою кружку одним долгим судорожным глотком, добрую половину пива пролив себе на ржавый доспех. Порожний сосуд, обернувшись, швырнул в огонь.
– Что ж теперь-то? – прорычал он. – Что ж теперь остаётся славным ребятам Благам, которые вновь повстречались на задворках пекла?
Он вскочил на стол, пинком выбил у меня кружку, бесцеремонно окатил пивом коченеющее тело Дюка. Любому, кто был с ним не знаком, Йохан показался бы пьяным, только я-то знал, что братец мой вовсе не пьян. По крайней мере, пока. Йохан был Йоханом, и таково его всегдашнее поведение. Просто у него всю жизнь было с башкой не в порядке.
– Что ж теперь-то? – ревел он, повернувшись к бойцам и размахивая руками.
У него в отряде к подобным штукам, по всему видать, привыкли, ну а мои парни взирали на него отчасти с опаской, а отчасти с едва скрываемой насмешкой. Лучше, конечно, для них и дальше её скрывать, подумал я. Чего точно делать не стоит, так это смеяться над Йоханом.
Сэм Простак, очевидно, так этого и не понял – да он не то чтобы вообще был в состоянии что-то понимать. Он прыснул. Я-то запомнил, как оно бывает, ещё со школьной скамьи нашей общей безвозвратно ушедшей юности. Запомнил, как кто-то из мальчишек один раз вздумал посмеяться над Йоханом. Только раз. Дважды над Йоханом никто ещё не смеялся. Никогда.
Без единого слова, без какого-либо предупреждения соскочил мой братец со стола и кинулся на Сэма. Сэм был детина здоровенный, но медленный телом, так же как и разумом, и Йохан прижал ему локтем грудную клетку и вдавил в стену. Через миг Сэм уже был на полу, и началось избиение. Кулак Йохана вздымался и опускался в безжалостном ритме.
Этого я уже не стерпел, брат, не брат – не важно. Анна Кровавая дёрнулась, как бы пытаясь встать и что-нибудь предпринять, но я придержал её руку и велел сидеть. Сержант-то она, может, и сержант. Только Йохан – это мой брат, мне с ним и возиться.
– Отставить, – произнес я тем самым особенным тоном, который даже моему братцу был знаком. Он знал, на что похожа карающая справедливость, пару раз в дни нашей юности почуял её на собственной шкуре. Выпустил Сэма, развернулся ко мне, костяшки пальцев обагрились кровью.
– Нет, ты глянь, а, герой войны? – осклабился он. – Ну, где там твой долбаный план, а, Томас?
Он меня, ясное дело, испытывал. Прощупывал границы карающей справедливости, будучи под защитой своего отряда, как и я – под защитой своего. Хочется думать, что никто не желает кровавой бани, только вот совсем я не был уверен, что это так. Пусть наших и насчитывалось больше ихнего как