улся и увидел одетого в чёрное человека – того, что ударами плётки загонял рабов на корабль утром. С улыбкой, от которой пленника бросило в дрожь, человек в чёрном взмахнул вторым кнутом, и Айзек опрокинулся на спину, задыхаясь и тщетно пытаясь ослабить обернувшийся вокруг шеи кнут.
– Неплохо. – Работорговец оценивающе оглядел распростёртого у его ног парня. – Думаю, мы сможем всучить его какому-нибудь невежде в качестве воина.
Матросы разразились смехом, который полоснул по гордости Айзека острым лезвием. Пленник попытался дотянуться до выпавшего из рук ножа, но лишь сильнее затянул кнут на шее.
Работорговец усмехнулся и обернулся к человеку в чёрном.
– Уник, научи этого раба вести себя подобающим образом. Только не покалечь, иначе даже самый последний дурак не примет его за вояку!
Новый взрыв хохота обрушился на Айзека вместе с первым ударом кнута.
Они были в пути уже почти неделю. И за всё это время с Айзека больше ни разу не снимали цепей. Даже когда парень вместе с другими рабами драил палубу под надзором равнодушно поигрывающего хлыстом надсмотрщика, он вынужден был волочить за собой эти тяжёлые оковы. Но теперь пленник, наученный горьким опытом, даже не пытался сопротивляться или перечить. Впрочем, надсмотрщикам и появляющемуся время от времени Унику далеко не всегда был нужен повод, чтобы пустить в дело кулак или кнут.
Айзек пошевелился и попытался сесть поудобней, но его сгоравший от лихорадки сосед придавил собой большую часть цепи, которой пленников попарно сковывали на ночь. Вытянуть из-под него цепь тоже не получалось – сил не хватало: его и без того скудную порцию еды урезали с самого первого дня, когда он так глупо попытался напасть на работорговца.
В дальнем конце трюма открылся люк, впустив немного тусклого света в вечный сумрак пропахшего нечистотами помещения. Морщась от удушливой вони и осыпая пленников проклятиями, вниз спустились двое надсмотрщиков: один нёс еду, другой освещал дорогу факелом. Среди рабов поднялось движение: некоторые жадно тянули руки к чёрствым кускам хлеба, другие – те, кому, как и Айзеку, уже довелось познакомиться с хлыстом поближе, – испуганно втягивали головы в плечи и покорно ждали, когда надсмотрщик швырнёт им их кусок.
Дойдя до Айзека, мужчины остановились. Тот, что раздавал еду, показал пленнику его сегодняшнюю порцию и оскалился в гнилой улыбке.
– Ну что, вояка, попробуешь отобрать у меня свой ужин?
Его напарник загоготал и толкнул раба ботинком.
– Ты слышал? Давай, бери в руки свой страшный меч и пробей себе дорогу к жратве!
Айзек молчал, стараясь сохранять на лице самое смиренное выражение, на какое был только способен, – уже не первый раз эти двое устраивали такое представление, и он знал, что последует дальше, знал, чего они хотят на самом деле – почувствовать свою власть и силу, унизив своенравного раба. А пленнику ничего и не оставалось, кроме как позволить им это.
– О нет, – продолжил первый надсмотрщик после небольшой паузы, – похоже, раб растерял всю свою храбрость, и сегодня нам не увидеть его в деле. Тогда проси.
Второй мужчина поднёс факел поближе к лицу пленника.
– Ну же! Или язык проглотил?
Больше всего Айзеку сейчас хотелось вскочить, обмотать цепи вокруг горла любого из них и душить, пока не погаснет издёвка в глазах его истязателей. Но цепь была слишком коротка, надсмотрщики – вооружены, а голод мучительно выворачивал желудок.
Айзек сжал кулаки так, что ногти впились в ладони, и закрыл глаза.
– Пожалуйста. Я очень голоден. Прошу вас… – Голос таки подвёл его. Собравшись с духом, пленник взглянул прямо в лицо надсмотрщику и закончил: – Прошу вас, дайте мне поесть. Пожалуйста.
Мужчина расхохотался и швырнул парню чёрствую корку.
– И назавтра я хочу услышать что-нибудь более жалобное! А иначе ничего не получишь.
Довольно скалясь, надсмотрщики двинулись дальше, оставив Айзека наедине с заработанной унижением едой и презрением к самому себе. За то, что не хватило мужества ответить на издёвки подобающим образом. За то, что не хватило смелости наброситься на них – и будь что будет. За то, что не хватило силы воли отказаться от этого жалкого ужина и промолчать.
Пленник уныло смотрел на свой кусок хлеба и понимал, что не в состоянии проглотить ни крошки.
– Если ты не будешь есть, то однажды так обессилеешь, что не сможешь выполнять работу.
Айзек вздрогнул и обернулся.
К нему обращался невысокий, хрупкий на вид юноша лет семнадцати. Умное, пожалуй, чересчур серьёзное для его возраста лицо с тонкими чертами, копна грязных светлых волос, кое-как подстриженных, лучистые серые глаза, в которых светилось участие… Парень был бледен, оборван и грязен, но, несмотря на всё это, казался каким-то неземным существом, спустившимся в эту утробу боли и унижения. Он осторожно коснулся рукава Айзека.
– И тогда они тебя изобьют до полусмерти, а после оставят привязанным к мачте на самом солнцепёке. Я сам видел одного