решил его убить, почему просто не выкинул за борт, как остальных?
Наконец, надсмотрщики втолкнули юношу в одну из дверей и швырнули на колени. Первым, что увидел Савьо, был роскошный дорогой ковёр, на котором темнела едва подсохшая лужа крови.
– Это тот самый раб?
Савьо мгновенно узнал ленивый, неприятный голос работорговца.
– Он самый. Единственный грамотный раб во всём трюме. Я не мог его не запомнить. – Уник сунул под нос юноше измятый лист бумаги. – Читай.
– Тридцать три крестьянина, двенадцать детей в возрасте от семи до пятнадцати лет, двадцать одна женщина…
– Довольно. – Работорговец подошёл к юноше и взял его за подбородок. – Видишь эти пятна на ковре? Мой бывший писарь надумал возразить мне. Теперь он будет зубоскалить с рыбами на дне. А ты займёшь его место. Посмотрим, сколько продержишься. Единственное твоё слово против или косой взгляд в мою сторону – и ты превратишься в мёртвый кусок мяса, раб. Ты понял меня?
Савьо бросил испуганный взгляд на перепачканный ковер и, силясь сдержать предательскую дрожь, кивнул.
– Вот и славно. И не забывай называть меня хозяином, раб. Всё понятно?
– Да, хозяин.
Работорговец сложил руки за спиной и оскалился в улыбке.
– Умный парень. Уведите его.
Вопреки ожиданиям юноши, надсмотрщики отвели его не обратно в трюм, а в крошечную каюту с узкой койкой, где и оставили в одиночестве. Ликованию Савьо не было предела – каким бы тесным ни было новое помещение, это гораздо лучше, чем трюм, полный рабов. И хотя ноги оставались по-прежнему скованными, с Савьо сняли ручные кандалы, чтобы новый писарь мог свободно обращаться с пером и бумагой, не опасаясь опрокинуть чернильницу цепью. Блажённо растянувшись на постели, Савьо провалился в глубокий сон.
Когда юноша проснулся, то увидел, что в каюте кто-то оставил ужин: уже остывшую похлёбку, хлеб и даже маленький кусочек чуть плесневелого сыра. После чёрствых корок и воды эта еда показалась Савьо восхитительной, и он в мгновение ока проглотил всё до последней крошки.
Насытившись, юноша принялся осматривать новое жилище. У одной из стен находился покосившийся столик с почти сломанной ножкой, на котором, опасно накренившись, стояли небольшой жестяной кувшин и таз для умывания. Чуть выше были прибиты полки, где лежал одинокий свиток пергамента. Развернув его, Савьо недоуменно уставился на неизвестные ему значки, которыми сверху донизу был испещрён пергамент. Время от времени там встречались колонки цифр, но кроме них юноша был не в состоянии понять ни слова. Вернув свиток на место, Савьо устроился на койке. Возможно, жизнь складывалась не так уж и плохо, как ему казалось ещё сегодня утром.
Распахнувшаяся без стука дверь заставила его подскочить от испуга. Злобно глянув на писаря, в каюту ввалился надсмотрщик с охапкой старых тряпок. Бросив их в угол, мужчина принялся прилаживать цепь к вделанному в стену кольцу. Савьо обжёг холодный ужас – похоже, всем его надеждам на более-менее