«Дикая охота». Где-то по дороге к загородному домику мы столкнулись с животным, вероятно лосем, и Гэри с Нэн, которые не пристегнулись, мгновенно погибли. Фоллет спросил, кто был за рулем, и поверенный ответил за меня, что Джейк. Я дрожащим голосом добавил, что не смог бы вести машину с механической коробкой передач – чистая правда.
Адвокат рассказал остальное… что Джейк сбросил тела в озеро и сбежал, вероятно, в Канаду, чтобы скрыться от суда и следствия и, вероятно, пожизненного заключения. Наш семейный поверенный добавил, что я тоже стал жертвой – жертвой наркотика, который принес Джейк. Все, что от меня требовалось, – кивать, соглашаться и подписать то, что меня попросили подписать. Полицейского такое вполне устраивало. Он отлично помнил Джейка – не забыл вечер в боулинге, когда Джейк вырубил его приятеля.
Полиция штата Мэн и егерская служба прочесали все дно Магги-Понд в поисках тел, однако ничего так и не обнаружили. В конце концов, водоем был проточным и имел выход в море.
Ни в какой Гарвард я, конечно, не поехал. Не мог выйти из дома. Каждый шаг за порог был для меня словно ходьба по канату на высоте десятого этажа.
Однажды вечером я выглянул из окна спальни и увидел, что с дороги за домом наблюдает лошадь. Она стояла под уличным фонарем, таращась на меня мутными глазами в бельмах; левая часть морды у нее была рябая, а кожа стянута от застарелых ожогов. Через секунду она опустила голову и медленно поцокала прочь.
Гэри думала, что я этим тварям не нужен. Конечно, это было не так. Ведь я же навел подозрения на оператора карусели. Из-за меня завелся Джейк.
Ночами я метался в кошмарах. Подскакивал каждый час, судорожно осматривался – и иногда их видел. Пара лошадей – одной ночью, кот – другой. Они не отводили от меня глаз. Они ждали.
Весной тысяча девятьсот девяносто пятого года меня госпитализировали на десять недель. Выписали психотропные препараты лития, и некоторое время лошади меня не беспокоили. Мне стало лучше. Многие месяцы я лечился у психотерапевта. Снова начал совершать прогулки за пределы дома: первый раз – от парадной двери до почтового ящика, а потом уже и по улице. В конце концов я мог без последствий уходить от дома на несколько кварталов – правда, только при свете дня. В сумерках я по-прежнему испытывал удушье.
Весной девяносто шестого года, с благословения родителей и разрешения моего психотерапевта, я улетел в Калифорнию и провел два месяца с тетушкой, заселившись в гостевую комнату ее дома. Тетушка работала кассиром в банке и была набожной, здравомыслящей и не особенно властной. Она принадлежала методистской церкви; полагаю, родители посчитали, что рядом с ней я буду в безопасности. Мама гордилась, что я решился на переезд. Отец, полагаю, просто испытывал облегчение от того, что меня удалось вышибить из дома и можно передохнуть от моих нервных приступов и паранойи.
Я получил работу в магазине поношенной одежды. Ходил на свидания. Чувствовал себя в безопасности и иногда даже испытывал покой и довольство. Почти нормальная жизнь. Я стал