калачиком и уснул.
– Смена караула, – подытожил Сева, – вы будете выходить, архаровцы, или здесь останетесь?
Соседи гуськом потянулись на выход. Ночь, проведённая в каземате, не прошла даром. Мужики шли как заключённые: руки назад, головы низко опущены. Андреич как конвоир шёл сбоку и громко командовал.
– Левое плечо вперёд. Прямо шагай, острожники.
– Сева, а куда ты нас ведёшь? – робко подал голос Ушанкин.
– На расстрел, – отрезал Крылов, – будем пускать в расход всех, кто по ночам незнакомым людям двери открывает.
– Ты шутишь что ли? – стали оживать заключённые, – а тебя-то, почему не забрили?
– Потому что я не корова, как некоторые.
– Ага, а ты видел какие у них винтовки?
– Ага, а вы видели какие они древние, эти винтовки? Реквизит для погорелого театра. А полуматросы на ногах не держатся. А у Серого крышняк совсем сорвало.
– Погоди, – стали прозревать без вины виноватые, – ты хочешь сказать, что всё туфта?
– Взвод, стой, раз, два, – скомандовал Сева, – я хочу сказать, что товарищ Серый страдает шизофренией. Что его полуматросы, не просыхающие маргиналы и урелы, вылезшие на свет божий из качалок и пытающиеся связать два слова о новом порядке. Слова связывать у них не получается и они начинают связывать руки. Никого и ничего серьёзного за ними не стоит.
– Погоди, – осенило Ушанкина, – значит, они шпана бацильная. Так какого хрена они мой особняк заняли!?
– Он не твой, – возразил Троекуров.
– Мой, – упёрся Витюша, – я первый его занял после банкира. Значит, он мой.
– Точно, – подтвердил Игоряха, – я свидетель.
– Пойдём этому серому козлику зубы посчитаем, – развоевался Витюха, – мой особняк какой-то шизик занял, а мне в хрущёвку возвращаться?
– Я вас, острожников, только что из крытки вызволил, а вам уже хрущёвка не по кайфу, – пожал плечами Крылов, – взвод разойдись.
Но «взвод» расходиться не спешил. Возникли бурные прения по вопросу начистить харю товарищу Серому или оставить такой же немытой. Активное меньшинство, состоящее из Ушанкина, требовало кровавой расправы над бывшим соседом. Витюша выскочил из строя и с криками: «бф, бф, туф, туф» стал изображать как он отмахает товарища Серого. Он наносил смертельные хуки и апперкоты, бил коленом и заезжал пыром, уворачивался от слабых сереньких ударов и снова колошматил выродка. Вот Ушанкин уже повалил противника и стал выбивать из него все завиральные идеи. Брызги снега и воды летели во все стороны, в месте, где топтался бесстрашный воин, образовалась порядочная яма. А Витюха всё скакал на «поверженном враге», превращая его позвоночник в груду мелких и бесполезных предметов.
– Вот так я с ним расправлюсь, – утирая пот и пытаясь отдышаться, пообещал Ушанкин.
– А что же ты вчера переконил, – поддел Троекуров, – вчера нужно было ему юшку пускать.
– Действительно, – поддержал один из соседей, – чего теперь кулаками махать.
– Ни б, – рассердился