Этот экземпляр ещё и в розыске. Делали проверку в музее известной библиотеки, хватились – нет на месте. Разослали куда могли призывы, угрозы, объективки, оперативки – глухо. Будет вам, профессор, убиваться-то. Покумекаем.
Профессор вспомнил день покупки. Семь лет назад, когда всё человечество хмелело по миллениуму, выговаривая словечко с умилением, ужасом и мечтательностью, Кутузов тоже решил отметить новое тысячелетие. Заказав у букинистов «что-нибудь интересное», но его поняли, он пошёл погулять и невесть почему обнаружил себя на птичьем рынке.
Раньше такого не бывало: попасть и не знать куда и как. Он вовсе не был до такой степени профессором, чтобы путать ботинки, надевать разные носки, сеять или тырить запонки, – нет, он держал себя в руках, а при выходе из мужской комнаты успевал застегнуться.
Тем не менее на птичий рынок он попал. Перемахнул через полгорода. Как? И вот он топчется среди мяуканья и щебета и не понимает, где у кадра передний план, а где задник. Попугаи нависают, извиваясь, удавы квохчут, крокодилы чирикают. Схватившись, густо беседуют на троих любители пива. Кутузов пошатнулся. Крепко и жалостливо кто-то взял его за локоть и посадил на ящик с какой-то фауной.
Видимо, дело было плохо, поскольку вторым наплывом прямо у глаз и губ своих Кутузов увидел сверкающий крест и вдруг алчно, неловко, себя не помня, поцеловал. И тогда крест, удаляясь, превратился в переплёт, а книга – в царственную Библию.
Как нашатыря принял! Кутузов подскочил и схватился за бесценный кадр.
– Ты чего, мужик, больной? Руками-то обеими… – Голос не отличался ни мелодичностью, ни другими подушками безопасности, однако просветлевший Кутузов мёртво держался за фолиант и не мог наглядеться.
– Сколько?
– Полтинник.
– В каких?
– В любых. Лежала тут неделю, а мы хоть и верим, но у нас больше канарейки да крокодильчики. Такой красавице тут не место… Бери. Вон как тебе помогает! Видать, крепко веришь.
Кутузов не стал объяснять, что именно он-то и есть совсем не верующий, и другим не советует, и всё это выдумки человечьи, но, конечно, красивые, – обычную песню заводить остерёгся. Просто вынул из карманов что нашлось и, обернув подругу чем на рынке котят укутывают, поплыл домой. Единственный раз в своей коллекционерской жизни он так пиратски поступил с превосходным изданием. Единственный грех покупки царь-книги без документов.
Разумеется, в его коллекции и простушки были, рядовые, были барыньки, леди, всё было, но как минимум под кассовым чеком. Эта, царь-книга, была единственная в своём роде, и вот ей-то пришлось жить незаконной, считай, невенчанной, со всем её серебром, эмалями, гравюрами.
…Видя окаменение клиента, мастер сел покурить. Кутузов перевёл покрасневшие глаза с книги на мастера. Вопрос был очевиден. Ответ задерживался: мастер дымил не спеша, в рассуждении, разглядывая коричневые костистые пальцы.
– Вы же понимаете, – наконец отважился реставратор, – что теперь, даже если я спасу её, вы не сможете с новой