мелких прибежал, сообщил, что на выезде в сторону Юлдыбаево тоже что-то происходит. Ну, хоть разорвись!
Побежали всей оравой туда, а там трактором площадку разравнивают под очередное строительство. А мимо по дороге катятся грузовики, уходящие куда-то за реку, где, как говорят, вырос целый солдатский палаточный городок.
Мать едва меня поймала, когда я в очередной раз мчался с ребятами любоваться постройкой моста.
– Иди хоть поешь! Я пирожков для солдат напекла. И тебе оставила.
Мать выглядела очень довольной.
– Гляди: заработала сегодня на этих пирожках! – вывалила она на стол несколько бумажек и монет. – Завтра, говорят, магазин откроют. Куплю на эти деньги муки, масла, сахара, и ещё наделаю пирожков. Возьмёшь послезавтра корзинку и пойдёшь за реку, в солдатский городок, продавать. А я картошку потихоньку начну окучивать.
Вкусные у мамы пирожки! С яйцами, укропом и зелёным луком. Особенно вкусные – если их запивать молоком.
И деньги я рассмотрел: монеты сверкающие, 1, 2, 5 и 10 рублей. Синие бумажки по 50 рублей, жёлтые по 100… Неужели можно так дорого пирожки продать?
– Ох, Стёпка! Никакое это не великое богатство. Просто цены у них такие. И нам к ним привыкать придётся. Но всё равно приятно, что теперь хоть какие-то деньги можно заработать, а не маяться, как отец, меняя на другие продукты то, чем с ним расплатятся.
*
23—24 июня 2020 года, 23—24 июня 1980 года, ефрейтор Мищенко
Кому нужна твоя жалость, девочка? Не потому, что «я старый солдат и не знаю слов любви». Просто перегорело всё давно, все эмоции. Даже злость. Ещё там, в железном контейнере, из которого меня выпускали лишь для того, чтобы в очередной раз избить до потери сознания, воткнуть раскалённый шомпол в сквозную рану простреленной ноги или «побрить о бетон». Как это делается? Наступают ботинком на лицо и елозят им по бетонной поверхности. Потому и кромсал я того ублюдка, который меня пытал в плену, совершенно спокойно. Пожалел лишь о том, что сдох он слишком быстро: надо же, у фашистика сердечко слабенькое оказалось!
С Андреем Веремеевым мы обнялись потому, что вспомнили друг друга: Ведьмак был среди тех, кто менял пленных нацюков на те мешки с костями, в которые превратили нас, пленных ополченцев, уроды из «Азова», «Торнадо» и прочих карательных батальонов. Но тоже почти никаких особенных эмоций эта встреча не вызвала. Разве что, удовлетворение от того, что служить придётся с человеком, который знает цену жизни и смерти. Разные мы очень с майором: тот кадровый военный, приехавший в Донбасс «отпускником», а я всю жизнь прожил там, работал шахтёром, водителем, автослесарем. И воевать пошёл в первые же дни после начала формирования ополчения не по какому-то «чувству солидарности с борющимся народом», а из-за того, что дом надо защищать: стариков-родителей, дочек, пусть и оставшихся жить с бывшей женой.
Другой мир – так другой мир. Ещё более пострадавший, чем