выйдя из тюрьмы на поселение в Ростовской области, куда он попал после неудачного покушения на ее жизнь. Отец ревновал мать и не мог простить ей развода. Когда я достиг подросткового возраста, мать с трудом справлялась со мной, я жил опасной дворовой жизнью, и она надеялась, что переезд на другое место поможет решить проблему дурного окружения.
– Учти, я не буду носить тебе передачи в тюрьму! – угрожала она мне, но я не воспринимал эти угрозы серьезно. В среде дурных мальчишек я прежде всего искал себе покровительства и защиту, мать была бессильна против власти улицы, с которой мне приходилось иметь дело.
Летом мы с мамой забили скарбом пятитонный контейнер и отправили его на Сахалин. Впереди был перелет через всю страну с посадкой в Иркутске. Там на Сахалине началась моя новая жизнь и я думаю это было удачное решение, потому что когда в шестнадцать лет я приехал в Никополь, то уже не встретил никого из своей прежней компании, потому что всех их пересажали еще по малолетке.
Мне тоже не удалось избежать тюрьмы, но это случилось уже значительно позднее, в двадцать лет. Я оказался к ней совершенно не готов.
Из нас троих Женя наиболее соответствовал образу арестанта. Совершенно невозмутимый слегка заторможенный, как и полагается коренному иркутянину, он происходил из семьи железнодорожников и был плоть от плоти этой довольно специфичной культуры. Цинично говоря, из нас троих сидеть должен был он. Не потому что он был в чем-то виноват, скорее напротив, он был менее всего виноват в том, что произошло. Но кому какое дело виноват ты в чем-то или нет. Просто твой типаж попал в роль, вот и все. Женя попал в роль, хоть он ее и не выбирал. Роль выбрала его.
Следователь его не любила. Должно быть это в крови у следователей не любить тех, кто ни в чем не виноват. Она считала Женю хитрожопым. Это было смешно. Мы повторяли за ней данную следователем характеристику, желая его вывести из себя. Женя сердился и называл ее, в свою очередь, Беложоповой, хотя на самом деле она была Белоусовой. В общем, такая вот нехитрая комбинация из двух жоп, все в лаконичном железнодорожном стиле.
Надо сказать, что следачка никого из нас особо не жаловала. Это была ее работа, а мы ее постоянно портили: меняли показания, хитрили, отказывались признавать свою вину. Однажды она как-то нелицеприятно отозвалась о моей маме. Слишком она ей досаждала своей активностью. Мама прилетела с Кавказа и пыталась в короткое время своего отпуска решить максимум проблем: встречалась с адвокатом, ходила по кабинетам обкома партии, в партийную организацию университета, в КГБ.
– Ее можно понять, – вступился я за мать. – Представьте, что вашего сына посадили в тюрьму.
Следователь изменилась в лице. Такая мысль не приходила ей в голову.
– Мой сын никогда бы не попал в подобную ситуацию.
Я промолчал. В двадцать лет я судил о жизни с большей осторожностью, чем тридцатипятилетняя тетка в капитанских погонах.
Хотя я был главным виновников