пытаясь перебить общий гомон, громко рассуждал о традиционных ценностях.
Когда общее возбуждение стало стихать, Олег, наконец, сумел привлечь к себе внимание.
– Ну, хватит, – раздраженно выкрикнул он, – Вам все хихоньки да хаханьки! Мы для дела все-таки собрались!
Все начали успокаиваться, смешки, раздающиеся еще то там, то тут, стали постепенно стихать, как шум уходящего поезда, еще минуту назад оглушавшего перрон ревом, а теперь только редкими гудками, доносящимися издалека, напоминавшего о себе.
– Мы собрались здесь не просто так, – начал Олег своим таинственным, заговорщицким тоном.– Сейчас не время для отдыха, для праздных собраний.
Взгляды собравшихся обратились на Олега. Все с необычайным вниманием прислушивались к его словам, будто древние эллины, внимающие оракулу, так, что я чуть не рассмеялся. Меня всегда поражала способность Олега «гипнотизировать» слушателей, которые после первых же фраз смотрели на него, как кобра на факира, зачарованно и бессмысленно покачивая головою. Было в нем что-то демоническое. Худощавый, не просто тощий, а как будто высохший от болезни или голодания, он напоминал древнего подвижника, вышедшего после долгих лет затвора в мир. Может, главным фактором его ораторских успехов было то, что Олег сам верил в правдивость всех своих речей. А может то, что он умел придавать любой проблеме мистическую окраску. Из социальной сферы его рассуждения плавно перетекали в метафизическую, увлекая слушателей в притягательную для всех homo sapiens область иррационального.
– Многие из вас уже знают о том мероприятии, которое мы готовим, – продолжил Олег после небольшой, поистине театральной паузы, – но некоторые еще не слышали о нашей новой акции.
Он еще на секунду замолчал и, обведя нас всех взглядом, продолжил.
– Сейчас для нашей страны наступило очень тяжелое время. Какие главные у нас сейчас проблемы? Экономика, вроде бы, стабилизировалась после лихих девяностых. Мы уже не голодаем, не считаем копейки. Если тогда, после краха Союза, каждый из нас думал, как дожить до зарплаты, и мог накопить денег только на новую одежду, а то и на это не хватало, то теперь мы копим на поездки в Турцию или Египет, покупаем машины, телевизоры, телефоны. Мы все время ропщем, все время чем-то недовольны. Вот сейчас мы ехали с Ритой в автобусе, и она жаловалась на власти, на то, что жить невозможно на такую зарплату. Жаловалась, Рита? – спросил Олег, в упор глядя на Риту.
– Жаловалась, – честно, уже без обычной для нее язвительности, призналась Рита.
– Жаловалась, – снисходительно сказал Олег. – А на что ты жалуешься все время, Рита? На что все у нас жалуются? Помнишь ты, Рита, как жила в девяностые. Однажды ты рассказывала мне, как в этот прекрасный период вернулась из школы домой, а у вас на всю семью был только один кусок хлеба, и твой отец со смехом спросил: «Что, Маргарита, сейчас съедим или на завтра оставим?» Было такое, Рита? Конечно, было, – ответил он сам на этот риторический вопрос. – Такое в те времена случалось практически в каждой российской семье. А нынче часто приходится видеть тебе голодающих? Нынче у нас