тёмно-синих питерских туч на островке хочется смеяться даже с приближением сумерек, смеяться и танцевать зажигательные латинские танцы под ритмичные тамтамы и гитары со страстными красавицами в венках роз, чья смуглая гладкая кожа лоснится в неверном пламени костров, и чтобы было тепло и светло, и чтобы канал не сонно уходил в подворотни города, а непременно журчал, пенился и стремился к морю Марсового Поля, к тёплому нежному морю… Верно Гринивицкий не думал о море, когда решился на свою страшную героическую глупость, и нет теперь судьи ни ему, ни царю акромя Бога и крови людей пролитой ими: даже история часто ошибается и глупо учиться на её ошибках, особенно если они фальсифицированы, народ ошибается тоже, а власть и подавно. Кто теперь прав, кто тогда был виноват? Впрочем, это аксиома: кто теперь виноват, кто тогда был прав?
Но, право, не к ночи я завёл эти свои вольнодумные разговоры!
– Смотри, – указала Шура в тёмное городское небо, – Первая Звезда…
Шурик задумчиво кивнул, тоже созерцая единственную звёздочку, сумевшую пробиться сквозь плотный заслон городского смога, махровым пледом окутавшего горожан, скрыв лабиринты города от Седьмого Неба.
– Знаешь, я знавал одного дальнобойщика, – вдруг начал он, по-прежнему глядя в небо, а не на сестру, – престранный был дядька… он возил по всей необъятной нашей Родине Счастье…
– То есть дальнобойщик, который никогда никуда не ездил? – усмехнулась Шура, весело взглянув на брата.
– Да, типа того, – не принял Шурик её веселья и со всей серьёзностью продолжал: – Я тогда автостопом пытался добраться до Седьмого Неба… – (Шурик понимающе усмехнулась, мол, кто не пытался!) – … он меня подобрал, – Шурик закурил и выпустил в туман неба струйку синего дыма. – Так вот, дядька этот, Николай Борисович, рассказал мне одну занимательную историю…
– Истории я люблю! Особенно занимательные! – вдруг бесцеремонно перебили Шурика, оба Шуры тут же повернулись на голос: на вентиляционной будке сидела Чёрная Кошка, приносящая, как многие думают, несчастье, та самая, которая Гуляет-Сама-По-Себе-И-Лишь-По-Весне-С-Котом, она обвила тонким длинным хвостом все свои четыре лапы и смотрела разноцветными глазами – янтарным и изумрудным – на непроходимость и путанность жестяных крыш. – Давеча Матушка Екатерина рассказала мне одну такую…
– Ты не против, если сначала я? – перебил её и Шурик.
– Нет-нет! Конечно, продолжай, это я так… к слову… просто люблю разговаривать с памятниками… – мяукнула кошка и легла, поджав лапы под себя, принявшись безмятежно рассматривать кончик собственного хвоста, шевеля им у носа; в это время с юга возвращалась стая ворон, улетавших туда на обмен опытом и информацией с другими хранителями.
– Так вот… он рассказал мне, – продолжил Шурик, не спеша покуривая, успевая при этом прислушиваться к шорохам внутри и промеж питерских стен, которые на древнем наречии чертили в воздухе