.

нашем мире. Все, кроме, как я уже отметил, войны.

      Слухи не признают границ, не знают ни стен, ни замков – они, пожалуй, наиболее свободное явление в человеческом обществе с его куцей свободой, выдаваемой за новейшее достижение цивилизации. Слухи беспрепятственно просочились и в армейскую комендатуру, и я был незамедлительно вызван на ковер к начальнику гарнизона майору Раулю д’Астье, моему отцу. Отец начал разговор по-военному строго и безапелляционно.

      – Мне все известно, – сказал майор. – Я приказываю тебе немедленно расстаться с этой торговкой.

      – Но я пообещал на ней жениться! – привел я аргумент в свою пользу.

      – Это ты сам придумал жениться? – спросил майор. – Или она вымогала предложение и обдурила тебя?

      – Сам, – признал я.

      – Ну раз сам придумал, – решил майор, – сам и передумаешь.

      – Я ее люблю! – не смирился я.

      – Любить, – посуровел барон, – это знать. Что ты знаешь о торговке, Эммануэль?

      – Всё! – сказал я.

      – Комиссар полиции доложил мне, – сказал начальник гарнизона, – что она на десять лет старше тебя, что мать ее пьяница, а отец бросил семью и скрывается неизвестно где. Она тебе про это рассказывала?

      – Нет, – сказал я. – Мы говорили о других вещах.

      – Я женился в двадцать семь, – продолжал отец, пропуская мимо ушей мои возражения, – а тебе нет и семнадцати. Прежде чем идти под венец, я навел о невесте, графине Монталиве, необходимые справки. И наша жизнь, как тебе известно, сложилась счастливо.

      – Но… – попытался я занять линию обороны.

      – Никаких «но»! – отрубил майор. – Дело решено! Если ты вздумаешь вилять, торговку выгонят с работы и выселят из города. Ясно?

      Вот тебе и свобода воли, вот тебе и цивилизация.

      – Я хотя бы должен объяснить Марте, что случилось, – выдавил я из горла режущие, как битое стекло, слова. – Нам нужно встретиться. Это дело чести.

      – Разрешаю! – сказал начальник гарнизона.

      Наша встреча была полита слезами. Мы договорились видеться впредь по воскресеньям в маленькой церквушке, вдали от любопытных глаз.

      – Мой отец старый человек, – утешал я подавленную ужасными новостями Марту. – Как только он умрет, мы обязательно поженимся.

      Но такая размытая перспектива, вместе с моими утешениями, отнюдь не радовала влюбленную Марту. Она вполне допускала, что мой отец, барон, окажется долгожителем, и, таким образом, наш брак переместится из неопределенной перспективы в определенно долгосрочную. Чему ж тут было радоваться?

      «Время – лучший врач» – это чистая правда, не в обиду будет сказано последователям Гиппократа. Время осушает слезы горя, лечит тело и душу. Может быть, на этом стоит мир – хотя бы одной ногой… Во всяком случае, воскресные походы в церковь на тайные свидания с Мартой становились все менее регулярными. Весной я поехал навестить свою сестру в Нормандию и там, на побережье, на песчаном