белый комочек сливок.
– А куда ты едешь? – повторил Кими; спросив о чём-нибудь, он не отступался, пока не получал ответа.
Чар посмотрел на обоих, но ответил сначала Бэку. Его умиляло то, что даже такой реалист как Бэк Пэйдж – работник мироведческой корпорации – видит в любви пусть и относительную, но очень хрупкую, важную материю.
– Разве важно, как я на неё смотрю, если мы оба сойдёмся во взгляде, что вдвоём нам будет не хуже, чем друг без друга? Может быть, если наши сюжеты сойдутся, у общего получившегося сюжета появится больший потенциал, чтобы…
– И тут от тебя запахло буквоедом! – щёлкнул обожженным «Кампари» языком Кими. – А едешь-то ты куда?
– К морю, – сказал Чар. – Там красиво, я помню.
Лицо Кими смягчилось; он улыбнулся и стал похож на хитрого ребёнка, который знает какую-то большую, но совсем не страшную тайну.
– Это что, такой символ прощания с главногероизмом? – спросил Бэк.
– Нет! – тут же отозвался Чар Актэр, но потом подумал. – Может быть.
– Совсем необязательно, – вдруг сказал знаток сложных материй, окончательно растормошив трубочкой сливочный сугробик. – Даже с сюжетной точки зрения, даже учитывая ориентацию на читателя, каждый человек… то есть, каждый герой – для кого-то главный. И ещё у каждого есть своё море. Прощаться с ним или нет – всякий сам решает. Хоть в этом нам автор свободу дал. Вот это я признаю, ты услышал меня, Кими?
Кими услышал. И уже без улыбки отвёл глаза. У него было очень сложное море, с которым и при всём желании не распрощаешься просто так.
Чар внимательно смотрел на своих друзей. Потом осмотрелся вокруг – тоже внимательнее обычного.
– Они тут свет, что ли, ярче сделали?
– Ты о чём, Чар? – спросил Бэк.
– Да нет. Ничего такого, просто… – Чар положил руки на стол и опёрся на локти; ему принесли заказ. – Сегодня всё какое-то… немного… Вы замечали раньше эти зелёные мушки у официанток?
– Вот так заговоришь о море, а закончишь мушками, – беззлобно засмеялся Бэк, специалист по символам и связям смысловых знаков. Но как связаны море и клеверные мушки он не понимал.
И Чар этого пока не понимал тоже.
…
Он вёз девушку, которую называл своей, на поезде. Он хотел вернуться именно к тому самому морю, поэтому решил повторить тот самый путь из далёкого прошлого. Оттого и поезд, и стук колёс и даже ложечки в чайных стаканах (уже новых, без металлических пеньков) превращались для него в незабытый ритуал.
– Долго,– пожаловалась уставшая девушка напротив – та самая своя. – Мы могли бы полететь на самолёте.
Могли бы. Зная это, Чар виновато склонялся перед ней и опускал голову на её колени. Так и сидел лежа, не зная, как ей объяснить. Как объяснить, что поезд и эти ложечки для него так же важны, как тот акт с кольцом и предложением, который он собирается совершить на песчаном берегу.
Он прижимался щекой к её джинсовым коленям и закрывал