временем на сцене театра очень ловко произошла смена декораций, появились огромные искристые зеркала в тяжёлых резных рамах и уютный шатёр из шёлковой ткани, подобный алькову. Некоторые тщательно начертанные детали рисунков на шёлке указывали, что пришло время показать нечто экономно-фривольное и эротичное.
– Ну-ка погоди, Евпсихий, сейчас будет самое интересное, сейчас выйдет одна девка выступать. – заегозил следователь Крокодилов. – Никакая она, конечно, не девка, да что мне теперь с того! Обучили её всяким весёлым штукам, вот она тут дурью и мается, а мне очень смешно за ней наблюдать!.. Давай-ка посмотрим.
– Ишьтыподишьты!! – проворчал Евпсихий Алексеевич.
Конферансье объявил следующий номер программы и задымил из ноздрей чем-то вроде убористой марихуаны, заполняя пространство сцены соблазнительным туманом, таящим в себе податливые желания и исполнителей этих желаний. Чуть ли не с потолка на сцену свалился грациозно-комичный чёрт в белокуром парике и откровенном женском наряде, послал в зал несколько воздушных поцелуев и, жеманно потирая себе лошадиные длинные ноги, промурлыкал: «Хорошо любить весь мир: бледноликий, слегка плоский! в складках утренних квартир и улыбок идиотских!..» Оркестр сопровождал девичье мяуканье чёрта плавными вздохами и форшлагами, изъятыми из юношеских вальсов Штрауса, а затем, когда песня закончилась, бабахнул в трубы и ускорил плясовой ритм. Чёрт явно и рассчитывал на этакое пакостное веселье от оркестра и принялся танцевать что-то вроде чечётки, повиливая хвостатым задом на манер уличной профурсетки. Барабаны помогали чёрту бойкой кувыркающейся дробью и саркастическим звоном тарелок, неизвестный виртуоз из оркестровой ямы нахраписто лупцевал по струнам контрабаса, исполнитель на саксофоне добавлял в танцевальный номер квохчущего просторечья и аппетита. В целом получался неплохой контрапунктический эффект, музыка и танец мало кого оставляли равнодушным, и следователь Крокодилов со сдержанным восторгом прихлопывал в ладошки. Но только не Евпсихий Алексеевич.
– До чего мерзкое зрелище. – содрогнулся Евпсихий Алексеевич. – Нет у меня желания и дальше наблюдать за этим фиглярством и шутовством – правду сказать, тошнить начинает. Впрочем, позвольте ещё немножко поприсутствовать в вашей компании, чтоб наконец-то добиться хоть каких-нибудь фактов из дела Анны Ильиничны Зарницкой. Ведь не может Истина пребывать во тьме, что-то справедливое должно всплыть на свет. Там, где есть сила, там всегда найдётся ей антитеза – справедливость.
– Вот что тебе надо бы знать, Евпсихий, да теперь уже поздно. – заговорил следователь Крокодилов, так и не догадываясь, что Евпсихий Алексеевич ещё не умер, а просто заглянул в Тартарары по делам. – Надо бы знать, что любая материя распадается под воздействием солнечного света. Всё, что мы знаем о прошлом, всё, что определили и вычислили, изучая археологические артефакты – всё это благодаря тьме, всё это сохранено тьмой. И только по воле Божьей находится человек, способный достать из