черно-белый портрет мужчины, бросившего руки с газетой на колени и в страхе смотрящего на нее. Вера вышла из вагона.
Дома она села на кухне на табурет и на подоле разложила траурной горсткой цветы, ей хотелось понять, просто так, условно, как этот натюрморт будет выглядеть на ней. Но печальный букет не гармонировал с этим платьем. Надо шить другое – вдохнула Вера. На кухню выскользнул Иван Исаакович, обошел кругом табурет, осмотрел проект венка.
– Верочка, притчу хотите? – спросил.
– Нет, – ответила Вера.
– А если расскажу?
– Валяйте.
– В одно очень далекое будущее время, правда, такое далекое, что, иногда, чем скорее к нему идешь, тем больше дорога. В это время в одной незнакомой пока местности жил крокодил.
– Когда?
– В далеком будущем. И он обожал хорошее вино. Типа похоже на "Чхавери". Или даже еще интереснее букетом. И вот катит это прекрасное животное далекого будущего по тогдашней удивительной сельской местности бочку своего напитка. Кругом, знаете ли, чудесная красота. Колосятся яровые, наливаются тучные вымена ялового скота, цитрусовые затеняют ягодные поляны. То есть закусить пропасть. Но одному невозможно же. И навстречу нашему благородному аллигатору встречается тоже небольшое животное, ну оно типа сегодняшней обезьяны, но за пройденную значительную дорогу благоприобрело группу замечательных отличий. Наш крокодил спрашивает: не хотите ли, удивительное созданье, де-юре, разделить со мной чарку другую? И знаете ли, вдруг все стали, услышав призыв, сбегаться: и местные передовые буровики, и птицы новых конструкций, и даже те, кто стоял на постах. Все кричат – мы хотим, мы. Потому-что кто же откажется в такой замечательной местности от божественного стакана. Но верный крокодил всем ответил: уходите. И погасите за собой свет. Потому что ему нужно было слово только одного чудесного создания, когда-то в далекой юности предков бывшего маленькой обезьянкой. Как Вы считаете, Вера, что она ему ответила?
Вера посмотрела на крокодила Ивана Исааковича, подрагивающего глазками, лапкой шевелящего подтяжки на майке, и вдруг смех, как грязная весенняя вода из невыдержавшей старой плотины, брызнул из нее. Она захохотала, зашлась, затряслась всем телом, как в удушье. Она смеялась до слез, долго и с наслаждением, терла кулачками глаза, щеки и нос.
Потом, с трудом выкарабкавшись из смеха и отдышавшись, она посмотрела на нелепую, испуганную, стоящую перед ней фигуру со стаканом воды и признесла:
– Спасибо. Нате, это цветы Вам.
И сунув гвоздики в руки онемевшего Ивана Исааковича она выбежала из квартиры. Во дворе прыгала девочка вокруг теннисного мячика. Вера подошла и, мягко прижав плечи девчонки, сказала:
– Ну-ка стой. Что бы все вертишься. Раз, два. Четыре. Ну вот. Четыре. Стирать платье надо, милочка, стирать.
И, отойдя, пробормотала – ну, неряха.
Навстречу Вере по двору шел юный сын пожилой соседки, студент Женька.