игла, тут же срываемая спешащей рукой, верещали царапавшие пол ножки стульев, доносились невнятные выкрики, похожие на клекот крупных птиц. После через общий воздух окон в комнату залетали волны валокордина.
– Скажите притчу, – разрешила Вера и потрогала лоб.
– В одно старое время, – затянул Иван Исаакович, часто моргая веками, – а это было очень старое время, когда еще не был знаком троллейбус. И не было улиц, по которым им разрешено ездить. И переулков, потому что было не нужно. В эту эпоху жил один гражданин, который любил сочную хурму. Но толстые густые плоды висели высоко, что приходилось всеми силами залезть на сучья и с трудами доставать ее. А на обратном пути туда, откуда этот гражданин начинал дорогу, росло дерево абрикоса, где ягоды, раньше сортные, теперь высохли и засахарились на местном несдержанном солнцепеке без капли тени. Прошло немного дней. Как-то оступившись, слезая с пакетом чудесных фруктов, этот гражданин подвернул лодыжку, вот здесь. И захромал. Теперь он никак не мог кушать любимое блюдо. И он заплакал. Тут с дороги в соседнее село приползла старая мудрая змея и, раскрыв свой небольшой рот с пересохшим ядом, сказала голосом мамы этого гражданина, которой уже не было на земле. Попробуй абрикос, может быть он спасет твою голодную жизнь. И гражданин, давясь, скушал сушеную ягоду. На другой день еще две, и на третий. И этот человек так увлекся сушеным абрикосом, у которого собрался весь густой перебродивший сок той местности, что ни за какие сребренники его не могли сманить сочные хурмы. Разве не интересная история?
– А дальше?
– Как?
– Что случилось после с этим сборщиком фруктов? – переспросила не очень внимательно слушавшая Вера.
– Так он дожил на целебной ягоде до глубоких дней своей жизни.
– А змея его не укусила?
– При чем здесь змея, старое и больное животное!
– Я думала, она любит сушеные абрикосы.
– Вера, Вы сегодня не ходите на улицу. Потому что Вы не сможете следить за окружающей и транспортной средой. Это опасно для Вашей молодой жизни.
– Боже мой, Иван Исаакович. Какой же молодой. Мне ведь сорок, сорок.
В кухню стремительно впрыгнул юный сын пожилой их соседки, студент Женька с тремя белыми гвоздиками в руке и, судорожно запихивая в рот выхваченную с тарелки котлету, невпопад залопотал:
– Сорок первый. Казалось бы. Верочка Федотовна, Вам не дашь, не дашь. Двадцать девять пятьдесят. С хвостиком, с небольшим рудиментом. От которого, впрочем, Верочка Федотовна, каждая уважающая себя особь избавляется. Посредством… Недосып, физиологические упражнения… Ритмический массаж души. Химиотерапия – это уже Вам, Иваня. Ну, все. Готов. Сыт-обут-одет. Проклятые блондинки и брюнетки. Ну, помчал. Всем салют.
И он пропал.
– Беспечная пора. И глаз очарованье, – протянул Иван Исаакович, картинно выставив вперед кадык. Спросил тихо – Верочка, Ваше свидание что, последнее?
Вера вытерла сухие руки о мокрое полотенце и вышла.
Вчера по телефону