двух первых лиц Горного королевства: моего отца, короля Ащука Первого и моего старшего брата, принца Делаварма. До сих пор у нас не было возможности осуществить справедливое возмездие, и вот такая возможность появилась. Но прежде, чем выносить приговор я обязан спросить у обвиняемого, что он может сказать в свое оправдание?
– Мне есть, что сказать! – перекричал граф Бовдо поднявшийся в зале шум. – Господа верноподданные Горного королевства, я не понимаю, о какой подлости изволит говорить Его величество. Все вы прекрасно знаете, что жизнь в нашем мире подчинена законам, которые установил сам Творец. Один из этих законов гласит, что в мире за стеной допускаются войны, поединки и дуэли с применением оружия в течение любого времени, кроме ночных часов. И все вы хорошо знаете, а для тех, кто не знает, я могу напомнить, что однажды, восемь лет назад, в вечернее время, в таверне «Смелые горные», во время игры в кости я слегка повздорил с Его величеством, королем Ащуком Первым и его сыном принцем Делавармом. Его величество первым обнажил оружие, ну и напоролся своим правым глазом на острие моей шпаги. Ловкий, кстати, был выпад, – не преминул заметить Бовдо, обернувшись и подмигнув Фролу, чем вызвал в зале бурю возмущения. Но граф, как ни в чем не бывало, продолжил речь, которая мало походила на оправдательную:
– Тому есть свидетели, присутствующие в этом зале. К примеру, виконт Анелли не даст соврать, что все было именно так. Ведь, правда, господин начальник королевской тюрьмы? – обратился он к понуро сидящему в президиуме тучному господину. – Или вот еще виконт Касоч, тоже был в тот вечер в таверне. Но этот достойный дворянин, в отличие от нынешнего начальника тюрьмы, все-таки бросился на защиту своего короля, за что и лишился большого пальца на правой руке. Однако, несмотря на такую серьезную рану, господин Касоч все-таки прекрасно видел, как, презрев все правила дворянской чести, принц Делаварм набросился на меня сзади, и… моя шпага проткнула его сердце…
Слова подсудимого потонули в какофонии возмущенных выкриков:
– Казнить! Скормить рыбам! Никакой жалости! Предать смерти…
На что Его величество, король Халимон только горестно кивал, давая понять, что целиком разделяет мнение зала. Наконец, он поднял руку, призывая всех к молчанию. Затем объявил:
– С господином Бовдо все ясно. Дальнейшее разбирательство по делу второго подсудимого я передаю Верховному судье Горного королевства, Его преосвященству, кардиналу Манаю.
Под раздавшиеся аплодисменты король вернулся на свое место, а на трибуну поднялся высокий седовласый старик с морщинистым лицом и пронизывающим взглядом глубоко посаженных карих глаз. Именно таким Фрол, которого вывели из-за решетки и поставили рядом с генералом, мог бы представить себе, например, кардинала Ришелье.
Кардинал Манай спокойно дождался, когда в зале наступит тишина. По всему чувствовалось, что авторитетом Его преосвященство пользуется не меньшим, а, возможно, большим, чем король. И говорил