качествам. Взять хотя бы внешность. В детстве она была совсем некрасивой: кудряшки-пружинки, длинный нос. Сейчас стала немного лучше – видишь, я совершенно объективна. Хотя нос, конечно, никуда не делся. Кстати о носе, нос растет всю жизнь. Лучшему мальчику полагается лучшая девочка, а Таня, объективно говоря, не лучшая – обычная, никакая. Если она тебе нравится, что ж поделаешь… но я думала о тебе лучше.
«Мама?.. Мама!..» – испуганно говорил Лева, как будто заслонялся от нее руками, но Фира продолжала, умно, озабоченно, не переходя границы, – и совершенно неискренне. Высокая, тонкая, как прутик, Таня ей внешне нравилась. К десятому классу ее светлые пружинистые кудряшки не распрямились, длинный нос не укоротился, но, как говорил Илья, «на ее лице большими буквами написано “умна, смешлива, никогда не была красива, но всегда была чертовски мила”». Но Фира Таню не хотела!
Казалось бы, хорошо, что первый роман, первые отношения, все происходит… как бы это сказать… дома, среди своих. Таня не станет помехой в подготовке к олимпиаде, она знает, что именно сейчас решается его судьба. Кто может быть лучше, чем своя родная девочка, свой ребенок? Она никого не хотела: ни чужих Алену с Аришей, секретарских дочек, ни свою Таню, ни чужих, ни своих. Таня попалась ей под горячую руку, оказалась первой, первой любимой после мамы, но ей казалось, что не хочет именно Таню. Нет. Ни за что.
Не такой Фира была человек, чтобы тихо переживать, такие бурные эмоции оставить при себе. Фира реагировала на Левин с Таней роман как разлюбленная женщина. Недоумевала, заглядывала в глаза, обижалась, фыркала, хитрила… Неловко рассказывать, на какие опереточные хитрости она пускалась. Как-то раз Лева пришел домой, а Фира, услышав, как хлопнула входная дверь, разлила валерьянку. Запах валерьянки, на столе прибор для измерения давления, и весь этот театр для того, чтобы Лева спросил «мама, что с тобой?!», чтобы испугался, что может ее потерять, чтобы увидеть ужас в его глазах, понять – он еще ее любит… А как еще понять? Ведь сына не спросишь, как спрашивают охладевшего мужчину, испуганным жалко-кокетливым голосом – ты что, разлюбил меня?..
На любые предложения провести с ней время был ответ «мы с Таней», а ведь раньше он так любил ходить с ней в театр, в кино, в Эрмитаж, и какое это было счастье – вместе испытывать одинаковые эмоции, коснуться его руки: «Ты здесь, малыш?» – «Я здесь, мама…». На все попытки восстановить близость с использованием прежних крючков и приемов она получала в ответ невзгляды, неулыбки, скучливое «нормально», снисходительное «нет» – все жаворонки нынче вороны… Изредка Лева привычно заглатывал ее приманки, но доверительный разговор был – «мы с Таней, Тане нужно, Таня хочет, Таня сказала…». Зачем Фире такой разговор?! Фира боролась, отступала, одерживала крошечные победы, не победы – победки, опять отступала и наконец впала в отчаяние. Лежала ночью и думала: «Я его люблю, а он меня нет».
Это было сначала, а потом они начали ссориться из-за математики. Или сначала – математика, а потом Таня?….Иначе отчего