слышное, как голос ослабевшей от голода попрошайки, журчание Рубикона, ржание коней, шум лагеря и далекие вскрики птиц.
– Слышишь, Цезарь? – продолжал Марк Антоний с уж совсем незнакомой Цезарю меланхолией. – Птицы летят на Рим косяками, словно весной, а сейчас зима. Это хороший знак. Он предвещает твою победу.
Марк Антоний оскорблял здравый смысл предположением, что он, Цезарь, может поверить авгурской чепухе. Даже настоящему авгуру Цезарь еще подумал бы, поверить или нет. Не оборачиваясь, он проговорил:
– Марк Антоний, всем ясно, что под свое жречество ты сможешь теперь одалживать даже у самых прижимистых заимодавцев, которые, наверное, уповают, что за тебя поручится коллегия авгуров. От меня ты больше не получишь и сестерция, стань ты авгуром хоть еще трижды.
Конечно, Антоний был должен и ему. Хотя и сам Марк Антоний в этот момент уместно вспомнил, что Цезарь сам не меньше его в долгах, и кредиторы ждут возвращения в Рим развенчанного консула как вороны – крови.
– Так что, авгур Марк Антоний, молю: не принуждай меня слушать твои сказки о пичугах! Ни я и никто другой тебе не поверит. В задницу твоих птиц!
– Хорошо, не буду! – беззлобно согласился Антоний с легким смешком. Цезарю, конечно же, не видно было в темноте, как зло заходили желваки на его тяжелых челюстях. – Но когда-то Сулла…
– Ты сравниваешь с ним меня? – молниеносно, словно только этого и ждал, вскинулся Цезарь. Неясно было, что он имел в виду, и Марк Антоний счел за благо промолчать.
Цезарь вдруг выплюнул витиеватое, грязное солдатское ругательство, и оно неожиданно его подбодрило.
– «Когда-то Сулла!» При чем тут Сулла? Разве ты не видишь, что легаты колеблются? Что их раздирают сомнения. Страх святотатства, новой гражданской войны – с одной стороны, и верность мне – с другой, желание поживиться – с третьей?
– Вижу. Что будем делать? Распустишь всех по домам? Если так, то сейчас – самое время. Решать тебе.
– Мне нужно что-то положить на ту чашу весов, что перевесит мораль легиона в мою пользу, – задумчиво сказал Цезарь, словно самому себе.
– И что же? Всадничество уже должно было перевесить все остальное.
– Если бы ты и вправду был авгуром, ты бы догадался! Нужен знак богов.
– А, вот оно что! – с комическим облегчением воскликнул Антоний. – А я-то и не понял сразу! Ну конечно же, ты же сам Верховный Жрец, к тебе донесения от Юпитера и Юноны приходят с особыми вестовыми, как же мне сразу в голову не пришло! Но тебе следует поторопить старика Юпитера. Иначе Помпей подоспеет с испанскими легионами!
– Не ёрничай. Это очень серьезно.
– Серьезнее некуда! – раздосадованно бросил Антоний.
И тут же от темной воды донеслась… громкая и очень красивая мелодия. И в черноте ночи зажегся яркий, неправдоподобно яркий факел. Вспыхивая оранжевыми искрами, он начал приближаться к лагерю.
Факел нес в руке высокий, и вскоре оказалось – более чем высокий, просто гигантского роста атлетический юноша, одетый по-гречески, и