ты не утонула? – услышала я совсем близко Валин голос и только тогда стала одеваться. Полотенце не понадобилось, вода на теле сама как-то высохла.
– Выхожу…
– Ну и как? – заглянула она внутрь загородки.
– Прекрасно! – вскрикнула я. – Прекрасно, прекрасно-распрекрасно! Слава Богу!
– Знаешь, ты такая хорошенькая, розовая вся, прям реклама Православию. Пожалуй, тоже купнусь! Не уходи, я одна боюсь, – сказала Валя и стала раздеваться…
К джипу мы подошли обе радостные и, наверно, розовые, даже в темноте Тома не могла не заметить этого.
– Водяной не утянул? – мрачновато спросила она. – Чего лыбитесь?
– Серафим по мешку счастья нам выдал, – ответила Валя, садясь на свое место за рулем. – А тебе только привет передал.
– Злые вы! А ведь это я вас сюда позвала…
– А давай мы ее тоже кунем! – подмигнула мне Валя и завела мотор.
В минуту мы доехали до источника. Валя вышла из машины, открыла заднюю дверцу, схватила томину руку и потянула на себя.
– Да не надо… – сопротивлялась я мощному порыву Вали. – Глянь, Тома совсем расклеилась.
– Вот мы ее и исцелим… Выходи, говорят тебе.
– Нет, так нельзя, – не совсем уверенно говорила я.
– Если нельзя, но очень хочется, значит можно, – не отступала Валя.
Томино сопротивление не было стойким, что-то в ней изменилось. Мы затащили ее в купальню; перед этим она попросила направить включенные фары на купальню, сильно стемнело. Свет через широкие щели действительно проникал за загородку, но удивительно: так светло не могло быть только от фар… Еще какой-то другой свет озарял пространство.
Мы быстро раздели ее и, придерживая с двух сторон за руки, помогли опуститься в святой источник. Прозвучали три всплеска воды, прогремевшие, казалось, на всё затихшее Дивеево. «Мешок счастья» был выдан и Томе.
Когда расселись по своим местам в машине, несколько минут все трое не могли побороть какую-то веселую радость, вспоминая свои страхи перед ледяной водой. Потом Валя сказала:
– А теперь делайте что хотите. Мне надо час поспать.
– Пойду на службу, – обрадовалась я.
– Я с тобой, – поспешила сказать Тома.
– Может, тебе лучше в машине погреться? – засомневалась я. – Просохни, смотри, голова совсем мокрая.
– Я выздоровела, – сама себе не веря, проговорила Тома. – Правда… Нет, правда!
– Вот свечку и поставь, – отозвалась Валя. – Идите уже!
Я вошла в собор, точно попала в рай. Рай – это ведь не «ястие и питие»[6], а словами невыразимая на душе радость. Тонко звучали молитвенные девичьи голоса хора, пылали многочисленные свечи, пахло ладаном, веяло сладким душистым ароматом оранжерейных цветов, стоявших у раки преподобного.
Тома повела себя загадочно: увидев при входе большой, в рост, портрет-икону старца Серафима Саровского в белом одеянии и большим крестом на груди, вдруг вскрикнула, даже руками