превращается в жертву.
Я спускался из тьмы в еще более непроглядную тьму и мечтал обладать ловкостью обезьяны, которая могла бы цепляться за лестницу левой рукой и ногами, держа в правой пистолет. Но, с другой стороны, если бы я обладал мудростью обезьяны, то ни за что не оказался бы в столь уязвимой позиции.
Не успев добраться до первого нижнего этажа, я задумался над тем, каким образом мой соперник смог спуститься по лестнице с ребенком на руках. Может, посадил его в переброшенный через плечо мешок, как делают пожарные? Тогда Джимми нужно было связать по рукам и ногам, иначе его непроизвольные или вызванные страхом движения могли бы заставить похитителя сорваться. Но даже в таком состоянии мальчик был достаточно тяжелым; подобная ноша за спиной должна была изрядно сопротивляться каждый раз, когда похититель брался рукой за следующее кольцо.
Напрашивался вывод, что псих, которого я преследую, необыкновенно силен, ловок и уверен в себе. До сих пор у меня теплилась надежда, что я имею дело с каким-нибудь слабаком-библиотекарем, которого заставил спятить переход от универсальной десятичной классификации Дьюи к электронному каталогу.
Непроглядная тьма не помешала мне почувствовать, что я достиг первого нижнего этажа, протянуть руку и безошибочно нащупать брешь на месте дверей лифта. Примерно так же я могу заранее рассказать сценарий среднего фильма с участием Джекки Чана, хотя люблю его картины. Объяснить это невозможно. Наверно, причина заключается в силе тяжести, запахе или резонансе материй столь тонких, что их в состоянии уловить лишь подсознание.
Но я не мог быть уверен в том, что мальчик находится именно на этом этаже. Похититель мог утащить его и ниже.
Напряженно вслушиваясь в темноту и надеясь снова услышать голос тролля или какой-нибудь другой звук, который стал бы моей путеводной звездой, я висел, как паук на тщательно сотканной им нитке. У меня не было намерения ловить неосторожных бабочек и мух, но чем дольше я висел во мраке, тем сильнее чувствовал, что я вовсе не паук, не охотник, а жертва и что тарантул-мутант крадется ко мне снизу, молча растопырив острые клешни.
Мой отец был преподавателем литературы и все детство читал мне стихи разных эпох – от Гомера до доктора Сьюсса, Дональда Джастиса и Огдена Нэша. Именно он частично отвечал за мое воображение стиля барокко. Остальное приходилось на долю сыра, хлеба с луком и халапеньо, которыми я перекусил перед тем, как отправиться на прогулку.
А также на долю зловещей атмосферы Форт-Уиверна, в которой даже самый здравомыслящий человек на свете имел бы все основания думать о гигантских ядовитых пауках. В этом месте было возможно то, что прежде казалось невозможным. Если стоявшее перед моим внутренним взором жуткое насекомоядное было результатом неправильных действий моего отца или моей диеты, то именно здешняя аура заставила мое воображение наделить ползущего ко мне монстра улыбкой персонажа комиксов, жуткого злодея Гринча.
Пока я без движения