всегда такая добрая, приветливая. И не иначе как вышла нас предупредить.
– Вы почему так поздно? – спрашивает она. – Только вы ушли, как поручику сообщили, что на постоялом дворе ждут проповедника, и он цельный вечер ходил да гневался, что вас нет, боялся, что вы сей же час в сектаторы подадитесь.
Отвечать нам недосуг, мы спешим по двору к крыльцу, и представьте себе, нянька-то Майя робеет войти с нами в парадную дверь, крадется к черному ходу.
Зато Анна не боится ни капельки, смело идет вперед. Отворяя дверь передней, предупреждает, чтобы мы помалкивали про няньку Майю и Ларса Нюлунда. Не хочет она, чтобы у няньки Майи возникли неприятности. А вот что мы должны молчать про толкование Библии, про это она ни слова не говорит.
Анна идет через переднюю прямо в залу, Эмма Лаурелль и я шагаем следом. Анна даже пальто не снимает, и мы тоже. Думаем, лучше всего делать, как она.
В зале задернули шторы и зажгли лампу, на диване возле круглого стола расположились маменька и Алина Лаурелль, раскладывают пасьянс с гаданием. Тетушка Ловиса, усадив рядом Герду, рисует ей цветочек, а папенька по обыкновению сидит в кресле-качалке и ведет разговор.
И хотя Анна сознает, что вопреки папенькину запрету была на толковании Библии, она подходит прямо к нему, протягивает почтовую сумку:
– Вот почта, папенька.
Но он словно и не замечает, что мы пришли. Анна так и стоит с почтовой сумкой. Он сумку не берет, продолжает беседовать с маменькой и Алиной Лаурелль.
А это верный знак, что он очень сердит.
Маменька и Алина Лаурелль бросают свой пасьянс, тетушка Ловиса перестает рисовать цветочек. Ни одна не говорит ни слова. Мы с Эммой Лаурелль беремся за руки, потому что нам до смерти страшно, но Анна держится спокойно и смело.
– Дороги такие скверные, почтарь припозднился, – говорит она. – Нам пришлось сидеть на постоялом дворе, дожидаться.
А папенька все сидит-качается и вовсе не слушает Анну, однако теперь слово берет маменька:
– Скажи-ка, Анна, чем вы там занимались, пока сидели и ждали?
– Первый час мы ничего не делали. Потом пришел странствующий проповедник, толковал Библию, – отвечает Анна. – А как только почтарь доставил сумку, мы сразу ушли.
– Но, Анна, – говорит маменька, – ты же знаешь, папенька не велел вам слушать сектантов.
– Да, вдобавок, маменька, это был Паулус из Сандарне, а он, как известно, из них самый опасный.
– Но, дитя мое, – говорит маменька, – ты что же, осталась оттого, что он опасный?
– Пока он не начал собрание, мы знать не знали, что у них там будет толкование Библии, – объясняет Анна, – и я подумала, что, если мы тотчас уйдем, он разозлится на нас и явится в Морбакку воровать.
– Да что же такое болтает эта девочка? – ворчит папенька, переставая качаться. – Неужто ума решилась?
В ту же минуту я вижу, как Алина Лаурелль, совершенно пунцовая, стискивает зубы и наклоняется пониже к пасьянсу, чтобы никто не заметил, что