для солдат. Здесь мы ежедневно проводили по шесть часов, строго по расписанию изучая математику, историю, языки и музыку.
– Вчера у нас был урок мифологии, – сообщила как-то утром Мадлен, открывая свою тетрадку.
– И вел его старина Котомоль, – прибавила Маргарита, – но сегодня я пожаловалась ему, что у нас озноб. Ты ведь знаешь, как он боится всяческих болезней – почти так же сильно, как воды и мыла.
– Ко-то-молль, – старательно повторила я незнакомое французское имя.
– Да нет же, Ко-то-моль, – отчетливо повторила Маргарита. – Мы прозвали так учителя, потому что его одежда была вечно попорчена молью, а к тому же он сопел, точно старый кот.
– Но он очень добрый, – добавила Мадлен. – Всегда ставит нам высокие отметки.
– Попробовал бы он поставить другие! – смеясь, заметила Маргарита. – Папочка привез его из Фландрии, чтобы он нас учил. Он – гуманист; все наши учителя – гуманисты. Папочка говорит, они наилучшие наставники, поскольку высвобождают разум, не порабощая дух.
– А ваши братья тоже учатся с вами? – спросила я.
Я не видела Генриха уже месяц с лишним и начала подозревать, что наш брак останется чисто формальным, как у Франциска с его королевой. Тайные вылазки к павильону у озера и слежка за любовниками вновь пробудили во мне потаенное ощущение: с нашим супружеством что-то неладно.
– О нет! – отозвалась Маргарита. – У Франциска, нашего старшего брата, собственный дом, да вдобавок обязанности, которые связаны с титулом дофина. Впрочем, иногда он нас навещает.
Спросить о Генрихе я не посмела. До сих пор я сумела разузнать о своем супруге лишь то, что он обожает охоту и неразлучен со своим другом Франсуа де Гизом. Хотя, может быть, я не слишком себя выдам, если спрошу, посещает ли он эти уроки…
В этот миг дверь классной комнаты распахнулась, и принцессы с восторженными криками бросились к отцу, который заключил их в объятия. Уже не впервые я ощутила внутри ноющую пустоту; хотя Франциск принял меня, словно родную дочь, только теперь я поняла, каково это – иметь отца. Никогда прежде я не ощущала себя сиротой, покуда не увидела, как король Франции обращается со своими дочерьми; и сейчас стесненно стояла поодаль, остро чувствуя себя чужой.
Франциск обвил рукой талию Маргариты и легонько ущипнул Мадлен за щечку, а затем одарил меня улыбкой.
– Как?! – воскликнул он с притворной суровостью. – Неужели сегодня нет уроков?
– Мы отослали Котомоля, – пояснила Маргарита. – Нам хотелось побыть с Екатериной.
– Котомоля, хм? И вы полагаете, что это прозвище достойно слуха вашей новой сестры?
– Уж сейчас-то она его все равно узнает, – отвечала Маргарита. – Зато потом сможет посвятить себя изучению Аристотеля и Плутарха, не удивляясь, почему от ее наставника пахнет затхлостью.
– Анна, любовь моя, ты это слышала? – Франциск расхохотался. – Она говорит, что от ее учителя дурно пахнет! Боже мой, ну и язычок у этой девчонки!