невдалеке от едва топившегося камина, сидел одинокий мальчик и читал книгу. И Скрудж сел на одну из скамеек и горько заплакал при виде этого бедного забытого ребенка, в котором он узнал себя.
Каждый едва уловимый звук, раздававшийся в доме: и возня мышей за стенной панелью, и капель полуоттаявшего желоба на заднем дворе, и легкий шум ветвей безлистного унылого тополя, и скрип двери в пустой кладовой, и слабое потрескиванье огня, – все отзывалось в сердце Скруджа смягчающим влиянием, и все свободнее и свободнее текли его слезы.
Дух дотронулся до его руки и указал ему на прежнего маленького Скруджа, углубившегося в свое чтение. Вдруг под окном явился какой-то человек в странной чужеземной одежде, но совсем как настоящий, живой человек, с топором за поясом и державший в поводу осла, нагруженного дровами.
– Ах, да это Али-Баба! – закричал Скрудж в восторге. – Это дорогой, честный старик Али-Баба! Да, да, знаю! Один раз, на Рождество, как тот покинутый ребенок оставался здесь совсем один, он пришел в первый раз совсем вот как сейчас. Бедный мальчик! И Валентин, – продолжал Скрудж, – и его дикий брат, Орсон, вон они идут! А как, бишь, зовут того, что спящим был спущен в своих панталонах у ворот Дамаска; разве ты не видишь его? А султанский конюх, которого гении поставили вверх ногами! Вон он на голове стоит! Поделом ему. Я очень рад. С какой стати ему жениться на принцессе!
Если бы кто-нибудь из деловых друзей Скруджа посмотрел на него в эту минуту, когда он, откинув всю серьезность своей натуры, так искренно увлекался подобными вещами, выражая свой восторг самым необыкновенным голосом и смеясь и плача в одно и то же время, тот, наверное, не поверил бы собственным глазам.
– А вот и попугай! – воскликнул Скрудж. – Сам зеленый, а хвост желтый, и на голове точно салат вырос, вот он! «Бедный Робин Крузо! – кричал он ему, когда тот возвращался домой, объехав весь остров. – Бедный Робин Крузо, где ты был, Робин Крузо?» Человек подумал, что во сне это слышит; совсем нет. Это был попугай, ты знаешь. Вон Пятница ищет спасения в бегстве, спеша к заливу! Гип, гоп, ура!
Вдруг, с весьма чуждою его обычному характеру быстротою перехода, он, жалея себя прежнего, произнес:
– Бедный мальчик!
И опять заплакал.
– Хотелось бы, – проговорил Скрудж невнятно, опуская руку в карман и смотря около себя, вытерев себе сперва глаза рукавом, – но теперь уже поздно.
– В чем дело? – спросил дух.
– Ничего, – ответил Скрудж. – Ничего. Вчера какой-то бедный мальчик приходил было ко мне Христа славить. Мне хотелось бы дать ему что-нибудь, вот и все.
Дух задумчиво улыбнулся и махнул рукою, говоря:
– Посмотрим другое Рождество!
При этих словах прежний маленький Скрудж стал больше и комната сделалась несколько темнее и грязнее. Панели растрескались; стекла в окнах полопались; штукатурка с потолка местами пообвалилась, обнажив решетку из драни; но как все совершилось, Скрудж так же мало знал, как и вы. Одно он только