головной болью и необъяснимыми психическими нарушениями: изменчивостью настроения, депрессиями, ощущением постоянного психологического давления на собственный разум и даже порой слышали некие «голоса». И это при том, что допущенные в бункер люди психически были совершенно здоровы – иначе им бы просто никогда в жизни не позволили работать на таком секретном объекте, да еще и в непосредственной близости от столь важной персоны, коей являлся Адольф Шикльгрубер! Штатный психолог Ставки, анализируя эти нарушения, пришел к выводу, что их характер у всех людей был одинаков: будто бы кто-то или что-то навязывало им свою волю, диктуя те или иные поступки. Или же наоборот – не позволяя чего-либо сделать.
Вот вам и вторая нестыковка с официальной версией – помните?
И тут самое время вернуться к «Директиве № 45», которую я упоминал несколько раньше, – та ситуация вас ни на какие мысли не наводит? То-то и оно! Так что не зря, видать, Гиммлер слюной исходил относительно недальновидности фюрера, его гротескного упрямства и веры в непобедимость вермахта – чувствовал, что тут что-то не так! Об этом, правда, секретные отчеты умалчивали, не смели лишний раз великое имя тревожить. Ну и достеснялись, в конце концов, аж до весны сорок пятого – к счастью для нас и всего мира, конечно…
Вот, собственно, и все, о чем я хотел вам рассказать и в чем сумел более-менее разобраться сам. Ну а все остальное – сплошь заумные научные термины и пространные рассуждения на тему: «что же это мы нашли, как оно здесь очутилось и зачем оно нужно великой Германии».
Да, чуть не забыл. Еще в папке были давно потерявшие актуальность планы минных полей и проходов в них, и, что действительно важно, подробная схема расположения резервного входа в бункер. Того самого, возле которого мой дед и пленил немецкого диверсанта. И еще там был ключ, небольшой металлический прямоугольничек с множеством углублений и штырьков, расположенных в хаотичном порядке: замок на потайной двери, судя по всему, был более чем сложным механизмом. Продетая в отверстие крепкая цепочка явно предназначалась для ношения его на шее наподобие идентификационного жетона.
Вот теперь, пожалуй, точно все…
Следующую неделю отпуска я почти безвылазно просидел в Интернете, разыскивая в хитросплетениях Всемирной паутины всю доступную информацию о «Вервольфе», которой оказалось не так уж и много. Точнее, информации-то было как раз в избытке, однако достоверность ее не выдерживала никакой критики. Создавалось даже впечатление, что любой сайт, имеющий минимальное отношение к истории Второй мировой, просто считал своим долгом разместить хоть какую-то информацию о винницкой Ставке. О скрытых и явных пронацистских сайтах и форумах я вообще молчу. По сути, все приведенные в нете статьи явно вышли из одного источника. Точнее, представляли собой авторскую переделку, иногда чуть ли не дословную, некой базовой версии, о которой – равно, как и о том, под чьим чутким руководством она родилась, – я