с ней по крутым лестничным изгибам. Темно, скользко и страшно. Один раз Надя таки оступилась, упала, пересчитала боками все ступеньки. Синяков понабивала и сломала каблук на новых туфлях – вся премия на ремонт ушла. Разозлившись, Надя даже хотела пойти к директору и потребовать для хранилищной лестницы ковровой дорожки и яркого света – да сослуживицы уверили: директор, ревнитель старины, все равно откажется «опошлять раритет». А ей, Наде, из-за «раритета» каждый вечер мучиться. Полумрак, тишина, гусар на гравюре сверкает зубами, ступени скользят и стонут… Того и гляди, Ординатор появится.
В любой, даже в районной, читальне имеется свое собственное привидение. А уж в историко-архивной библиотеке (год основания – одна тысяча восемьсот пятьдесят пятый!) о штатном духе состряпали целую легенду и обязательно рассказывали ее новичкам и гостям. Впрочем, часть легенды подтверждалась документально. Надя сама читала полицейские отчеты в рукописном архиве.
Местное привидение называлось Ординатором.
Бедный студент-медик, влюбленный в богачку из позапрошлого века, все надеялся выучиться и выйти в люди. Дневал и ночевал здесь, в Историчке, мечтал об императорской стипендии… Но невеста устала от его обещаний стать модным доктором и пошла под венец с обеспеченным старикашкой. А безутешный ординатор взял и повесился – прямо тут, в библиотеке. Надя своими глазами читала об этой истории – и в «Московских ведомостях», и в полицейских архивах. Даже фотографию ординатора видела – молодой, красивый, бледный… Где именно, интересно, он повесился – вдруг на этой самой поцелуйной лестнице? А что, вполне может быть – вон, под потолком крюк висит…
А дальше уже начиналась мистика. Дух Ординатора, говорили, до сих пор порой бродит по библиотеке. Одет во все черное, а лицо – белее первого снега. Он то показывался в архиве, то забредал в каталоги, то завывал громче лихого ветра на чердаке… Лично Надя никогда Ординатора не встречала – а все равно вечерами, когда вокруг тишь и только неистребимые мыши попискивают, как-то боязно.
Одна радость – стопка книг сегодня совсем легкая. «Трутень» 1769 года да худенькая брошюрка Плиского о происхождении рекламы. Даже смешно из-за такой ерунды в хранилище идти. За «Трутнем» профессор Есин все равно завтра с утра снова придет, а Плиский — всего-то 1894 года выпуска, подумаешь, редкость, еще из-за него в хранилище тащиться.
Надя сегодня справлялась одна – начальница зала уехала пломбировать зуб. Молодой библиотекарь Митрофанова всегда стеснялась прогонять профессоров раньше срока и потому избавилась от читателей только в начале десятого – и то сторож Максимыч помог, заглянул в зал, рыкнул: «Але, доценты! Закрываемся!» Надя пошла запирать окна. Возмущенно заметила, что у бегонии (рядом со столом доцентши Крючковой!) опять отщипан лепесток. Вот гадская тетка! Бегония-то – только прижилась! Надя бросилась подмазывать пораненный стебель специальным растительным пластилином, замазала, взглянула на часы: божечки, уже полдесятого, а у нее еще книги в хранилище