всех подряд – женщин, стариков, детей? Наши воины погибли, наши крепости разрушены, нам ли противиться могучему Риму? – Сабиней низко поклонился на восточный манер, но руку легату больше поцеловать не пытался, повернулся, скользнул взглядом по центуриону (что именно было в этом взгляде – торжество или тщательно скрываемое бешенство – Приск понять не успел) и вышел.
– Нет, это неслыханно! – Требоний вскочил, едва дверь за варваром закрылась. – Какова наглость! О, бессмертные боги! Суровая Немезида должна была немедленно покарать этого наглеца.
– За что? – спросил Лонгин.
– Как за что? – опешил Требоний. – За его наглость! Неужели ты, легат, которому вверены все военные силы Рима, поверишь его слову и поедешь к Децебалу?!
От волнения голос сорвался, и трибун издал какой-то тонкий противный взвизг. Он перепугался так, как будто это его, а не Лонгина звал в свою горную столицу дакийский царь.
– Конечно, поеду! – Легат даже издал какой-то снисходительный несерьезный смешок, как будто происходящее его забавляло. – С какой стати мне отказываться от поездки? Кто из вас мне расскажет, как в случае новой войны взять Сармизегетузу? Я лично не уверен, что кто-то из римлян сумеет найти дорогу к ее воротам. Даже Приск не сумеет, не так ли? – Легат повернулся к нему. – Отвечай, центурион, проведешь нас прямиком к воротам дакийской столицы?
– Долину Стрея я не слишком хорошо знаю, но за несколько дней…
– Ты станешь водить кругами, – оборвал его Лонгин. – И варвары разорвут нас на части, как волки законную добычу. А теперь мы не только увидим дорогу, но и укрепления столицы. По договору Децебал обещал разместить в столице римский гарнизон, но дальше обещаний дело не пошло – в итоге наши солдаты стоят в лагере на Бистре и в шутку называют свой лагерь второй Сармизегетузой. Если нам когда-нибудь суждено штурмовать орлиное гнездо Децебала, я должен увидеть его собственными глазами.
– О, боги… Легат, неужели ты доверяешь Децебалу? – У Требония задрожал голос.
На взгляд Приска, военный трибун явно перешел границу между осмотрительностью и примитивной трусостью.
– Я его хорошо знаю, – заявил Лонгин, – мы несколько раз встречались с ним, когда я был наместником Верхней Мезии при Домициане. И я вел с ним переговоры, когда стал наместником Паннонии. Он уважает меня как воина, и я его тоже уважаю, запомни это, Требоний!
– А вдруг Децебал тебя не отпустит? – спросил военный трибун.
Лонгин рассмеялся.
– Я слишком большая птица, чтобы меня захватить, но не столь могучая, чтобы пытаться меня уничтожить. К тому же у Децебала сейчас одна задача: оттянуть начало войны, к которой он катастрофически не готов. Мне донесли, что языги, которых он звал в свой союз, взяли от Децебала немало золота в подарок, а потом с позором выгнали дакийских послов. И хотя Децебал жестоко отомстил этому дерзкому племени, его набег на языгов – свидетельство слабости, а не силы. Он больше не правитель огромного царства, а обычный племенной царек, сохранивший за собой несколько гор и долин и вынужденный