его, если б не был слишком пьян для поединка.
– Я был у Тео в галерее лишь на той неделе, – продолжал Люсьен. – Тео сказал, что Винсент пишет как бесноватый, в Овере ему нравится и работается хорошо. Даже доктор Гаше считает, что он излечился после своего срыва в Арле.
– Мне нравилось, как он думал о цвете и работе кистью, но вот с эмоциями у него всегда был перебор. Если б он мог себе позволить пить больше…
– Не думаю, что ему бы это помогло, Анри. Но почему, зачем? Он прекрасно работал, Тео покрывал все его расходы…
– Женщина, – ответил Тулуз-Лотрек. – Когда все пристойно уляжется, надо будет заглянуть к Тео в галерею, посмотреть последние картинки Винсента. Могу спорить, все дело в женщине. Никто не кончает с собой, если у него не разбито сердце. Тебе-то наверняка это известно.
У Люсьена заболело в груди – от собственных воспоминаний и сочувствия к тому, что, должно быть, переживал Винсент. Да, такие страдания понять он мог. Люсьен вздохнул и произнес, глядя в окно:
– Знаешь, Ренуар говаривал, что все они – одна женщина. Все одинаковы. Идеал.
– Ты не способен ничего излагать, не вспоминая о своем детстве среди импрессионистов, да?
Люсьен повернулся к другу и усмехнулся:
– Ровно так же, как ты не способен не напоминать, что родился графом и вырос в замке.
– Мы все – рабы собственного прошлого. Я просто говорю, что поскреби историю Ван Гога – и в сердцевине его болезни отыщешь женщину.
Люсьен содрогнулся, словно мог стряхнуть с беседы воспоминания и печаль, как собака – воду.
– Послушай, Анри, Ван Гог был художником с амбициями. Талантливый, но нестойкий. Ты когда-нибудь с ним писал? Он же ел краску. Я пытаюсь поймать нужный оттенок мельницы, гляжу – а у него весь рот уже в крапп-марене. Полтюбика выдавил.
– Винсенту красный только подавай, – ухмыльнулся Анри.
– Месье, – произнес Люсьен, – вы ужасный человек.
– Я же просто соглашаюсь с тобой…
Тулуз-Лотрек умолк и встал, не сводя взгляда с улицы за окном.
– Помнишь, ты меня предостерегал от Кармен? – спросил он, кладя руку на плечо Люсьена. – Как бы мне ни было, говорил ты, послать ее будет лучше всего.
– Что? – Люсьен извернулся в кресле посмотреть, куда глядит Анри, и заметил юбку – нет, женщину на улице в платье цвета перванш, в шляпе и с парасолькой в тон. Очень красивую темноволосую женщину с поразительными синими глазами.
– Ну ее, – сказал Анри.
В ту же секунду Люсьен вскочил с кресла и выбежал за дверь.
– Жюльетт! Жюльетт!
Тулуз-Лотрек смотрел вслед своему другу – тот подбежал к женщине и вдруг замялся возле нее, будто бы не зная, что делать дальше. Ее лицо при виде него все осветилось, она выронила парасоль, обхватила его за шею – чуть ли не запрыгнула к нему на руки – и поцеловала.
Официант, вынырнувший из недр заведения от хлопка двери, подошел к окну, у которого остался сидеть Анри.
– Oh